Мэри Брэддон - Тайна фамильных бриллиантов

Вообще ведение дневника — чрезвычайно старомодная, глупая привычка, и, я полагаю, сам знаменитый Пепис был дрянной, глупый писака. Впрочем, в настоящую минуту я имею записать нечто поважнее поездок на извозчиках или чтения любимой книги. Наша мирная жизнь внезапно изменилась совершенно неожиданным прибытием в наш дом нового лица.

Это — девочка, едва перешедшая за первый десяток, ей очень далеко еще до шестнадцати лет — возраста, всегда ожидаемого с таким нетерпением молодыми девушками. Мисс Элизабет Лестер, единственная дочь моей сестры Марианны Лестер, приехала к нам из Сиднея, где моя сестра Марианна с мужем живет уже двенадцать лет. Она поселилась у нас первого июля и с того времени вертит всем домом, начиная от маменьки до меня. Она довольно хорошенькая девочка, со светло-золотистыми волосами, заплетенными на затылке в две косы. Она очень добрая девочка, и маменька обожает ее. Что же касается меня, то я постепенно осваиваюсь с мыслью, что я уже старик, что мне стукнуло тридцать три года и что у меня бойкая племянница, играющая вариации на фортепиано.

Эта музыка приводит меня к другому, новому, явлению в ограниченном круге моих знакомств — к существу, о котором я не говорил ни слова в законченной тетради дневника, но которое в течение шестинедельного промежутка между последней моей отметкой в дневнике и сегодняшним числом сделалось для меня столь же знакомым человеком, как старейшие товарищи моей юности. Я слышу, как в гостиной под моей комнатой раздаются эти звуки, и предо мной возникает образ прелестной, бледной молодой девушки с черными глазами.

Я не сознавал вполне, в каком громадном количестве вещей нуждается всякая женщина, до тех пор пока извозчичья карета не привезла к нам мою племянницу, мисс Элизабет Лестер. Ей нужно было все, что только может вообразить себе человек. Она выросла во время путешествия; все платья ее были слишком коротки, сапожки жали ей ногу, шляпки спадали с головы и висели у нее на шее. Ей ну ясны были зонтики, головные щетки, огромное количество кисеи, кружева, книжки, помада, перчатки, карандаши и сотни других вещей, сами названия которых кажутся дикими для мужского уха. Кроме всего этого ей еще необходимо было найти учительницу музыки.

Девочка показывала большие успехи в музыке, и моя сестра желала, чтобы ей наняли учительницу, но, конечно, за умеренную плату. Сестра Марианна подчеркнула последние слова. Покупка и шитье новых платьев заняли все мысли моей матери, и она возложила на меня обязанность отыскать учительницу музыки.

В газетах я нашел такое множество объявлений от имени разных барышень, предлагающих свои знания в музыке, что богатство выбора озадачило меня. Но я решился просмотреть их всех по порядку и, пользуясь свободными вечерами, обошел их от первой до последней.

Может быть, оттого что я старый холостяк и стал потому несносным и чересчур взыскательным существом, я, сколько ни искал, не мог найти гувернантки по моему вкусу для маленькой Лизи. Одна была слишком стара и сердита; другая — слишком молода и легкомысленна; третья — совершенно безграмотная невежда; четвертая — слишком восторженная энтузиастка, готовая восхищаться моей маленькой племянницей, ни разу не видев ее. Были и такие, которые хотя и приходились мне немного по вкусу, но зато требовали плату, какую мы не могли дать. Несмотря на все мое старание, дело не продвигалось вперед.

Если б выбор наш был более ограничен, мы, вероятно, нашли бы желаемое; но маменька уверила меня, что незачем торопиться, что учительниц бездна, и потому следует хорошенько подумать, прежде чем окончательно выбирать. Таким образом, мисс Лестер оставалась довольно долго без учительницы.

Однажды вечером я вышел, по обыкновению, погулять, но не с целью искать учительницу музыки, которые мне уже страшно опротивели, а просто пошататься по тихим улицам Суррейского предместья, куда еще не проникла ненавистная рука спекулянтов-строителей. Вечер был превосходный, и я, как истинный кокни, веривший, что закат солнца в Лондоне — прекрасное зрелище, отправился полюбоваться им на Вандсвортский луг, где какой-то одинокий осел прерывал своим унылым криком всеобщее безмолвие. Я люблю этот луг: там веет такой тишиной, уединением, словно в степях Центральной Африки.

Я был очень весел, проходя через поляну, хотя, право, не могу отдать себе отчета, почему именно. Вот на обратном пути — дело другое: я знаю, отчего мне тогда было весело и о чем я думал, идя по лугу, освещенному бледным светом луны. Миновав луг, я вошел в маленький городок Вандсворт с его старомодными домами и узенькими улицами, так живо напоминающими знаменитые картины голландской школы. В домах уже кое-где мелькали огни, и я лениво шатался по улице, заглядывая в окна магазинов и лавочек.

О чем размышлял я в этот вечер? И отчего свет не казался мне теперь глупым и пустым?

Проходя мимо какой-то лавки, я нечаянно остановил взгляд на слове «музыка» и на маленькой карточке, висевшей на окошке, прочел, что молодая леди рада была бы уделить несколько часов урокам музыки за очень умеренную плату. Слово «очень» было подчеркнуто; с сожалением посмотрел я на это подчеркнутое слово, как бы умолявшее о работе. Объявление было написано женской рукой; почерк красивый, но отчетливый, решительный, хотя и женский. Прочитав это объявление, мне захотелось с пользой употребить свой вечер и посетить еще одну учительницу. Она, по всей вероятности, не могла удовлетворить моим требованиям, но зато я возвратился бы домой с сознанием, что сделал еще одну попытку найти учительницу для племянницы.

На карточке значился адрес «№ 3 Годолфин-Коттедж». Я обратился к первому встречному с просьбой указать мне дорогу в Годолфин-Коттедж, и мне сказали, что это вторая улица направо. По ней я вышел к площади, по сторонам которой возвышались старинные, отдельные домики, окруженные дикими смоковницами и огороженные деревянными заборами. Я отворил маленькую калитку у третьего домика с краю и вошел в сад — чистенький, маленький садик с зеленым лужком, песчаными дорожками и миниатюрным гротом из камня, раковин и мха. Под густым кленом, на простой зеленой скамье сидела девушка; она читала при слабом свете угасавшего дня и, услышав мои шаги, поспешно встала, покраснев, как окружавшие ее розы.

— Я зашел спросить о даме, дающей уроки музыки, — сказал я. — Я только что видел объявление на большой улице. Мне нужна учительница для моей маленькой племянницы. Но боюсь, что выбрал неудобное время для визита.

Сам не знаю, зачем я в этом случае извинился, потому что никогда не оправдывался перед дамами, которых мне случалось посещать в столь же позднее время. Кажется, я был поражен задумчивой красотой девушки, и вся моя решимость исчезла при виде этих прелестных, томных глаз.