Жена самурая - Виктория Богачева

сражение с Асигакой. Они больше походили нынче на двух стариков, которым взбрела в голову дурная идея скрестить катаны, чем на великих самураев своей эпохи, мастеров боевых искусств, славных своим умением обращаться с мечом.

Скривившись, Такеши вновь сплюнул кровь и побежал — насколько был в состоянии — вперед, к Асигаке, который еще не оправился от сокрушительного удара в бок. Они оба были слабы и измотаны, но их катаны, соприкасаясь, высекали искры всякий раз. В их жилах вместо крови текла густая, застарелая ненависть; она толкала их вперед, даже когда ноги отказывались идти, а руки — держать катану. Холодный ветер хлестал их в спину, так и норовил сбить с ног, но оба были равнодушны к его ледяным порывам.

Такеши вкладывал в каждый удар всю свою ненависть и злобу, наваливался на катану изо всех оставшихся сил, пытаясь продавить Асикагу и сломить его сопротивление. И каждый раз самурай отбрасывал его, распрямлялся и нападал в ответ.

Едкий пот застилал глаза, мокрые, растрепанные волосы хлестали их по лицам, но для каждого в тот момент существовали лишь катана, являвшаяся неотъемлемым продолжением руки.

Все закончилось в одно мгновение. Асигака бросился вперед и, готовясь к удару, раскрылся, забыв о защите. Он рубанул Такеши катаной по левому плечу, а Минамото всадил ему меч в живот. Самурай закашлялся кровью, выплескивая ее на себя при каждом новом хрипе, и Такеши смотрел ему в глаза все время, пока тот умирал, и лишь крепче стискивал рукоять меча да дергал им вперед.

Когда Асигака повис на катане безвольным мешком, Такеши позволил ему упасть и сам рухнул на колени подле. Израненное левое плечо кровило, не переставая, а в легких, казалось, что-то булькало, когда Минамото вдыхал. Он скривился и запрокинул голову, упер затылок в стену и посмотрел на серое небо с низкими облаками, распростершееся над ним.

«Хороший день», — подумалось ему, когда он закрыл глаза.

Ему бы встать да спуститься вниз, быть там, в гуще битвы, когда ликующие крики возвестят о победе их объединенного войска. Ему бы радоваться вместе с Нарамаро да верхом на Молниеносном объезжать выгоревшие дотла минка и усеянную мертвыми телами землю.

Но он, пожалуй, слишком устал, даже чтобы протянуть руку за своей катаной. Слишком устал и не чувствовал ни радости, ни облегчения. Такеши знал, что они придут позже — вместе с горечью из-за погибших, вместе с удовлетворением от свершенной, наконец, мести, вместе с тоской по отцу, который этого не застал.

Но пока что Такеши чувствовал лишь опустошение.

Спустя какое-то время он заставил себя отрезать от кимоно Асикаги наименее запятнанный кусок и приложил его к левому плечу. Только сейчас он почувствовал, что обломок стрелы торчит из его тела чуть повыше лопатки. Такеши было не с руки вытаскивать его самому, и он, поднявшись, медленно пошел прочь.

Первые встретившиеся ему на пути солдаты не узнали его и едва не обнажили катаны. Они опомнились вовремя, когда заметили отсутствующую левую руку. Они могли не знать его в лицо, но о том, что Такеши Минамото нынче был одноруким, знали все.

— Дайте мне плащ, — сказал он самураям из клана Татибана, разглядев фамильный герб на их одежде.

Сразу трое потянулись к завязкам плащей, а четвертый — зорче других — достал из мешочка на поясе чистых тряпок. Он шагнул вперед, держа их в вытянутой руке, не совсем уверенный в том, что намеревался сделать.

— Рану сперва нужно прижечь, — сказал Такеши, но тряпки взял, заменив ими грязный обрывок плаща Асикаги.

Он пошел — похромал — дальше, оставив озадаченных солдат позади. Наверное, они представляли его совсем другим. Он и сам представлял.

Земля под ногами была усеяна мертвыми и умирающими. Самураи с заплечными мешками наперевес бродили между ранеными и искали тех, кому еще можно было помочь.

В те минка, что уцелели в огне — а такие еще оставались — приносили раненых; а кто-то, кто мог ходить, шагал к ним сам. Туда же таскали воду, там же разводили костры и нагревали мечи, чтобы прижигать раны.

Такеши бродил по поместью, чувствуя себя тенью: впервые после битвы он был так далеко от ее средоточия, впервые не разделял радость победы с равными себе — с главами и наследниками великих кланов.

Он наблюдал за всем будто бы со стороны, пока подле одного из таких костров не заметил Мамору. Мальчишка выглядел вполне сносно: немного потрепало в битве, но и только. Он же, видно, и вовсе считал свое ранение пустяковым, поскольку совершенно о нем не пекся и все больше подсоблял другим.

— Мамору, — позвал Такеши, приблизившись на расстояние пары шагов.

Сын Яшамару подскочил на месте и, как и все самураи, что не ухаживали за ранеными, склонился.

— Довольно, — Минамото махнул рукой. — Хватит.

Он опустился на нижние ступеньки крыльца и скинул на землю плащ. Глаза Мамору, заметившего его раны, слегка расширились, и мальчишка решительно к нему подошел. В несколько рук солдаты обработали его увечья: вытащили из тела стрелу, прижгли плоть, разрубленную ударом Асигаки, туго стянули сломанные ребра.

— Мы их одолели, Такеши-сама. Одолели, — бестолково шептал Мамору, пока возился с его ранами.

Мальчишке не требовалось ответа, но Минамото ему кивал. Их солдаты были вправе радоваться, потому что минувшая война выдалась поистине изнуряющей. Но сегодня эта радость была как никогда тихой: сказывался и долгий поход, когда они пересекли половину страны, и последние недели, подточившие силы самураев, и все еще чувствовавшаяся неопределенность. Ведь пока никто не нашел Нобу Тайра — ни живого, ни мертвого.

Когда Мамору закончил обрабатывать его раны, Такеши откинулся на деревянные поручни и прикрыл глаза. На том же самом месте спустя час его нашел Нарамаро. Минамото пил обжигающий травяной настой, когда услышал знакомые шаги. Он едва успел встать, как оказался в крепких объятиях Татибана.

— Нарамаро, — прошипел Такеши, зажмурившись от боли. — Асигака не справился, но ты меня погубишь.

— Я так и думал, что это ты. Самураи нашли его тело и рассказали, — Татибана освободил его от своей удушающей хватки, но продолжал крепко стискивать правое плечо. И Минамото не спешил отстраняться.

Нарамаро улыбался — так, как умел улыбаться только он, невзирая на происходящее вокруг, несмотря ни на что. Такеши окинул его беглым взглядом и не увидел серьезных ранений.

— Ты точно сражался? — хмыкнул он.

— Просто я не пропускал те занятия, где нас учили обороняться, — весело отозвался Татибана.

Сколько Такеши себя помнил, его всегда удивляла в Нарамаро легкость, способность отстраняться от происходящего и радоваться наступившему