Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

— Мы знаем больше, чем вы думаете, — заявил Анри. — Мы знаем и вашу главную тайну: вы колдун!

— Вот как? — если Туссак и был поражён, то никак не показал этого. — А вы и правда глубоко продвинулись в своём расследовании, господа мушкетёры! И что же, вы впятером выступите против меня одного? А где же ваше хвалёное благородство?

— Вы не заслуживаете благородства, — процедил Анри. — Вы подсылали наёмных убийц и использовали магию, чтобы заставлять людей делать то, что вам вздумается. Наверняка и здесь вы скрывались, чтобы практиковать какие-нибудь тёмные чары!

— Хорошее оправдание, — задумчиво проговорил Туссак, фонарь в его руке покачивался из стороны в сторону. — Вы, господа герои, всегда найдёте для себя оправдание. Неважно, что вы делаете — нападаете впятером на одного, путаетесь с бродягами и шлюхами из парижских трущоб, с хюльдрой, готовой предать всех и каждого ради своей рыжей шкуры, — вы всегда скажете, что делали это ради общего блага, ради спасения других, ради вашей драгоценной дружбы!

— Путаемся с кем? — переспросила Анжелика, напряжённо вслушиваясь. Леон нервно дёрнул углом рта, подумав, что речи Туссака очень напоминают те, что говорила им в порыве гнева Эжени де Сен-Мартен.

— Я знаю кое-что о ваших приключениях, господа мушкетёры! — продолжал тем временем Виктор, распаляясь всё больше. — В своей погоне за сокровищами вы убили гораздо больше человек, чем я, не так ли? Нарушили все мыслимые и немыслимые законы Франции, которую поклялись защищать, не гнушались грабежом, подлостью и обманом! Вы называете меня убийцей, но сколько крови на ваших руках? Даже подосланных мной людей убили вы, не я!

— Тот, что пытался убить меня, утопился в Сене, потому что вы ему так приказали! — воскликнула Анжелика, но Туссак не обратил на неё внимания.

— И кого я вижу перед собой? Кто собрался судить меня? Дети из богатых семей, думающие, что им всё позволено из-за величия их отцов? Отцов, которые запятнали себя служением королеве-шлюхе и самосудом над женщиной — если вы помните историю про алмазные подвески и миледи Винтер!

— Мой отец раскаялся в зле, причинённом миледи, и она простила его! — Рауль схватился за шпагу. — А за слова о её величестве вам следовало бы вырвать язык!

— Меня считают пьяницей, чревоугодником, развратником и убийцей, но ваши отцы были точно такими же, и их за это превозносят до небес! — или Туссак и впрямь давно хотел высказать то, что лежало у него на душе, или же очень искусно играл их чувствами. — А вы… вы недостойны даже своих отцов. Анри д’Эрбле, красавец и сердцеед, сладкоголосый насмешник, маменькин сынок, любимчик отца, не знающего, что растил чужого бастарда, — или уже знающего? Вы всю жизнь будете тягаться с призраком Арамиса и никогда не сможете добиться того, чего добился он! Рауль де Ла Фер, книжный мальчик, столь неудачливый в любви, что готов был умереть, но и здесь его постигла неудача! Вы будете изо всех сил пытаться не замарать свою честь, но всё равно сделаете это! Жаклин д’Артаньян, девчонка, жалеющая, что родилась без кое-чего между ног! Вы будете всю жизнь пытаться доказать, что ничем не хуже мужчин, и добьётесь только насмешек и унижения! Анжелика дю Валлон, прожорливая монашка, наивная дочь Портоса! Вы всегда будете верить в лучшее, верить в людей, и каждый раз вас предадут или обманут!

Леона удивило, с каким спокойствием выслушали эту тираду дети мушкетёров. Они переглянулись между собой, затем Анри, побледневший, но держащий себя в руках, холодно сказал:

— Вы опоздали со своей проповедью, господин Туссак. Мы уже выслушали неприятную правду о себе от куда более честного человека, чем вы, так что не старайтесь пробудить в нас наши худшие чувства.

Глаза колдуна потемнели, и Леон ощутил исходившую от него волну ярости: Туссак явно не ожидал, что дети мушкетёров так сдержанно примут его слова. Он перевёл взгляд на Леона, и неожиданно в глубине его тёмных глаз замерцали огоньки, напомнившие сыну Портоса о глазах Ольхового короля.

— И Леон дю Валлон, пятый из детей мушкетёров, всегда пятый, всегда лишний! — его голос вдруг стал мягче и тише. — Как, должно быть, тяжело всегда скакать позади этой весёлой четвёрки, слушать их весёлое пение, наблюдать за их любовными историями и постоянно ощущать себя лишним, ненужным! Как больно сознавать, что из-за отца, которому было наплевать на вас, вы оказались по другую сторону, пережили столько боли и унижений, а теперь никогда не сможете стать одним из них!

Голос Виктора Туссака лился ровной полноводной рекой, затекал прямо в уши, и Леон хотел заткнуть их, чтобы избавиться от этого ощущения, но руки внезапно потяжелели и отказались служить ему. Он хотел оторвать взгляд от двух бездонных чёрных колодцев, в которые превратились глаза Туссака — и не смог. На глубине этих колодцев плескались звёзды, отражённые холодной смоляной водой, и его неудержимо потянуло туда, в бесконечную глубь.

— Они никогда не ценили вас так, как вы того заслуживаете, — продолжал говорить Туссак. — Они бы переступили через вас, если бы вы лежали раненый на улице, и пошли бы дальше. Собственно, почти так они и поступили. Как, наверное, вам хочется взять шпагу и проткнуть им сердца, одно за другим!

В Леоне и впрямь всколыхнулось дикое желание убийства, которое преследовало его во время путешествия в Англию, когда дети мушкетёров ещё были его врагами, но сейчас оно стало куда острее. Рука его словно сама собой легла на эфес шпаги и сжала его, вынимая оружие из ножен. Откуда-то сбоку послышались голоса, Анжелика окликнула его, но её слабое «Леон!» потонуло в шуме крови, бившем в ушах. Кто-то схватил его за рукав, и Леон не глядя дёрнул рукой, отбросив этого кого-то в сторону. Ноги сами зашагали вперёд по галерее, навстречу чёрным колодцам…

Из невозможного далёка, сквозь туманы, созвездия и иные миры донёсся голос Луизы де Круаль: «Если сумеете оторвать взгляд от его тёмных глаз, то вы, считай, освободились от власти чар». В лицо ему повеяло свежим ночным ветром, и внезапно вспомнился лес в Бретани, танец лесных духов и взгляд Ольхового короля, такой же глубокий и чёрно-звёздный. Но тогда Леон сумел не подчиниться ему, почему же должен подчиняться сейчас?

Огромным усилием воли — веки словно налились свинцом — бывший капитан медленно закрыл глаза, и перед его внутренним взором встало лицо Эжени, говорящей ему: «Так, очень хорошо. А теперь откройте глаза и отступайте назад, и ни в коем случае не смотрите на него!». Леон мотнул головой в сторону, чтобы даже случайно не встретиться взглядом с колдуном, открыл глаза и обнаружил, что стоит на галерее в нескольких шагах от Туссака, до боли сжимая в руке шпагу. Он резко отступил, мельком оглянувшись на детей мушкетёров, которые стояли у другого конца галереи, встревоженно глядя на него. Все чувства вмиг вернулись к Леону, и он резко вскинул шпагу, готовясь защищаться.

— Мне попадались чудовища пострашней вас, — угрюмо заявил он, глядя в грудь Туссака. — Если хотели подчинить меня своей воле, то вы выбрали не того человека.

— Жаль, — вздохнул колдун, устало протирая ладонью глаза. — А какой был бы красивый этюд, если бы чёрный слон обернулся против белых…

И мгновенно, без малейшего перехода, схватил шпагу — Леон даже не понял, откуда она взялась в его руке, отбросил в сторону фонарь, со стуком упавший и прокатившийся по полу, и ринулся вперёд. Капитану едва удалось отразить такой стремительный натиск, и он отступил, заманивая противника внутрь собора, где с ним могли схватиться несколько детей мушкетёров одновременно, но Туссак разгадал его замысел и тоже отскочил.

— Вы ещё можете сдаться и принять быструю смерть, — заметил Анри, тоже обнажая шпагу. — Вы могли сколько угодно вести здесь свои речи и пытаться одурманить нас колдовством, но у вас нет того, что есть у всех нас: друзей.

— Да неужели? — Туссак криво усмехнулся. — А по-моему, друзей у меня более чем достаточно!

Он взмахнул рукой, и из-под купола собора на них посыпались летучие мыши — огромные и крошечные, чёрные и тёмно-серые, почти неразличимые в ночной темноте, они с писком рассекали воздух, разворачивая кожистые крылья, скалили мелкие острые зубки, и их маленькие безобразные мордочки мелькали перед самыми лицами поражённых детей мушкетёров. Леон отбежал к ним, и они все вместе, пригибаясь и укрываясь плащами, пытались отразить внезапное нападение.