Кэролайн Линден - Волшебство любви

Ознакомительный фрагмент

Примерно через сорок пять минут Джеймс Уиттерс вышел из здания. Следом за ним вышел мистер Нейпир. Мистер Нейпир был в плаще, аккуратно застегнутом на все пуговицы. Они сели в наемный экипаж и быстро уехали. Франческа велела кучеру следовать за ними. Сама она всю дорогу ехала, то и дело высовывая голову из окна, чтобы не упустить из виду экипаж с юристами.

Как она и ожидала, путь их пролегал по все более красивым и нарядным улицам. Франческа недобро прищурилась, когда наемный экипаж остановился перед импозантным каменным особняком, выходящим на огороженный чугунной решеткой зеленый сквер в самой элегантной части Мейфэр. Дом был огромный и занимал целый квартал напротив сквера. Этот особняк скорее всего принадлежал человеку с высоким титулом и при этом весьма состоятельному. Вероятно, именно перспектива высоких гонораров и прельстила Уиттерса, заставив его с легкостью отказаться от ее дела в пользу защиты интересов богача. Мистера Уиттерса и его помощника впустили сразу, что указывало на то, что их здесь ждали.

Франческа откинулась на спинку сиденья. Настроение у нее было хуже некуда. Голос разума говорил, что она зря сюда приехала и напрасно теряет время, — ведь Уиттерса уже не вернуть. Самым правильным сейчас было бы направить усилия на поиски другого юриста и сделать это как можно быстрее, до того как мачеха Джорджианы сама подаст в суд прошение о назначении ее опекуншей. Но бунтарский дух был слишком силен в ней — не зря она была итальянкой по матери. Она не сдастся без борьбы! Как хотелось ей ворваться в этот величавый особняк и потребовать сатисфакции от его владельца. Или по крайней мере высказать ему все, что она о нем думает.

Велев кучеру подождать, Франческа покинула экипаж, Уиттерс отпустил кеб, что означало, что он собирался процвести в этом доме больше, чем пару минут. Кутаясь в шаль, Франческа направилась к дому.

На углу она остановила женщину, державшую за руки двух маленьких детей. По всей видимости, они направлялись в парк, расположенный за сквером.

— Прошу прощения, это не дом лорда Олконбери? — спросила Франческа, указав на роскошный каменный особняк. Она прекрасно знала, что этот дом к лорду Олконбери нe имел никакого отношения — о таком доме Олконбери мог только мечтать. Как бы там ни было, Генри наверняка повеселит ее рассказ о том, куда она его «поселила».

— Нет, мэм, это особняк лорда Дарема, — ответила няня.

— Ах да, конечно! — воскликнула Франческа. Ей почти не пришлось разыгрывать удивление. Господи, да это дом герцога! — Какую оплошность я чуть было не совершила!

Няня сочувственно ей улыбнулась. В конторе солиситора наряд Франчески мог выглядеть солидно, но не здесь, — в этом престижном районе одетую в скромное серое платье Франческу могли принять разве что за претендентку на должность компаньонки или гувернантки.

— Пожалуй, что так. Но вы зря переживаете: дворецкий, мистер Блэкбридж, добрейшей души человек. Он не надрал бы вам уши за то, что вы ошиблись адресом. Он никогда не жалуется, когда малыши забрасывают мяч на ступени.

— Приятно это слышать, — сказала Франческа. Послав особняку на прощание неприязненный взгляд, она вернулась к экипажу и велела кучеру везти ее в Чипсайд.

Маленький и невзрачный дом, который арендовала Эллен Хейвуд, находился на столь же невзрачной, узкой и темной улице. Чипсайд был не самым благополучным районом города, как и не самым обихоженным, и потому Франческа предусмотрительно высоко приподняла юбки, спускаясь с подножки кареты и когда шла к дому. Предыдущие четыре визита к племяннице оказались неудачными — Эллен не пускала ее в дом. Отговорки были самые разные и самые нелепые — то дети болеют, то уборка в разгаре. Вообще-то Франческа приезжала сюда не чай с Эллен пить; все, чего она хотела, — это увидеть Джорджиану, но, странное дело, ей ни разу не удалось застать девочку дома. И, как ни стыдно в этом признаться, не раз и не два Франческа давала волю раздражению и повышала голос до крика, что, конечно, не способствовало налаживанию отношений, а совсем наоборот.

Сегодня, однако, Франческа решила, что должна увидеться с Джорджианой во что бы то стало, и ради этого она готова была покорно просить у Эллен прощения. Дорога до Чипсайд была неблизкой, и за время пути Франческа успела остыть и больше почти не гневалась на Уиттерса. Гнев сменился тревогой и чем-то близким к отчаянию. Она никогда не думала, что путь к цели окажется таким трудным. Франческа не сомневалась в том, что Эллен не станет противиться тому, чтобы отдать ей Джорджиану, ведь у Элен на руках было двое собственных младенцев. Категорический отказ Эллен отдавать Джорджиану сначала озадачил, а потом разозлил Франческу. Разозлил еще больше, когда она поняла, что рента Джорджианы, возможно, является главным доходом семьи и им без этих денег не прожить. Наверное, не стоило бросать обвинения в лицо Эллен, однако реакция мачехи Джорджианы немедленно подтвердила основательность выдвинутых обвинений. Эллен смертельно побледнела, а затем Персеваль Уоттс велел Франческе убираться, пригрозив навсегда лишить ее возможности видеться с девочкой. И угроза его оказалась не пустой.

Даже самой Франческе не пришло тогда в голову, что конфликт между ними приобретет такой размах, как не ожидала она и того, что оформление опеки над племянницей окажется таким трудным делом. После смерти Джулианы Джон пообещал назначить Франческу опекуншей племянницы и отразить свою волю в завещании, но трагическая смерть настигла его раньше, чем он успел изменить свою последнюю волю. Разумеется, суд в любом случае рассмотрел бы ее прошение. Нежелание почти дюжины солиситоров или частных поверенных браться за ее дело вызывало у Франчески не только недоумение, но и вполне справедливый гнев, однако лишь сегодня она почувствовала настоящее отчаяние. Меньше всего ей хотелось затевать войну, в которой несчастная Джорджиана окажется предметом спора. Война обещала стать затяжной. Если дела так пойдут и дальше, Джорджиана вырастет и выйдет замуж раньше, чем Франческе удастся с ней увидеться.

Она постучала медным кольцом по двери. Раз, другой, третий. Плечи ее напряглись — она готовила себя к тому, что сделать будет очень нелегко. Нелегко и неприятно. От нее потребуют извинений, и она их принесет, и даже, если это будет необходимо, извинится перед Персевалем Уоттсом, как бы ее при этом с души ни воротило. Уже одно то, что она стояла тут, униженно, перед запертой дверью, наводило ее на мысль о том, как он злорадно ухмыляется, наблюдая за ней откуда-нибудь из глубины дома. Как раз в тот момент, когда Франческа подняла руку, чтобы постучать в очередной раз, из соседнего дома вышла женщина с большой корзиной.