Кэтрин Коултер - Песня огня

— Странно, — сказал он наконец, — я был склонен думать, что Дайнуолд де Фортенберри — безжалостное, похотливое животное и что даже с благородной леди должен вести себя как с девкой. Но это не важно. Почему, милорд Грэлэм, ты не веришь своей жене?

— Видите ли, милорд герцог, — Грэлэм помедлил, сам удивляясь тому, что собирался сказать, — я пришел к выводу, что все это не имеет никакого значения. Больше не имеет значения.

В этот момент в первый раз за все время Грэлэм вдруг осознал, что, возможно, Кассия говорила ему правду.

— Отлично. Я мог бы добавить, что, возможно, ты видел Бланш такой, какой она хотела тебе казаться. Я лучше тебя знаю эту леди, и у меня сразу возникло ощущение, что что-то тут не так.

На самом деле герцог понятия не имел о том, что было, в этом заключении правдой, а что ложью, но он подслушал королеву Элинор, говорившую о том, как недоброжелательна была Бланш к Кассии.

Грэлэм пожал плечами.

— Я приехал сюда не затем, чтобы обсуждать тяготы своего брака, милорд герцог. Она моя жена и останется ею, каковы бы ни были ее чувства.

— А каковы твои чувства, милорд?

— Я, черт возьми, вообще не желаю больше об этом говорить! Может быть, я паду мертвым на вашем распрекрасном турнире. В таком случае вы можете взять Кассию в жены, если считаете ее образцом всех добродетелей!

Герцог только улыбнулся, удовлетворенный тем, что увидел. Они продолжали обсуждать план Эдуарда, потом приступили к великолепной трапезе, доставившей удовольствие обоим. Герцог предложил Грэлэму воспользоваться услугами девушки-служанки и оставить ее ночевать в своей постели, если пожелает, но, к его удовлетворению, Грэлэм отказался.

«Да, — размышлял герцог, — чем суровее и неподатливее воин, тем глубже он увязает в трясине чувств».

Грэлэм провел в крепости герцога неделю. Все это время они обсуждали предстоящий турнир, но ночью, оказавшись в своей постели в одиночестве, Грэлэм не мог изгнать из своей памяти образ Кассии. Он почти чувствовал нежность ее стройного тела, почти слышал ее страстный шепот и крики и ощущал нежный аромат ее женственности. Временами рыцарь порывисто садился в постели, тело его было напряжено от желания, от потребности обладать ею, и руки вцеплялись в одеяло. Грэлэм даже подумывал о том, чтобы утолить свои желания в обществе девицы, которую ему предлагал герцог. Но нет, качал он головой в темноте, его страсть могла удовлетворить только одна женщина. Это открытие его удивило и в то же время принесло ему великое облегчение и умиротворение. «Я люблю ее». Грэлэм принялся смеяться, впервые за все это время увидев себя глазами Кассии. Сегодня нежным и любящим, завтра грубым и неумолимым, ничего не прощающим. Как же она могла полюбить его, если он обращался с ней подобным образом? Де Моретон содрогнулся, вспомнив, как много дней назад овладел ею силой. И все же она простила его. «А ты, ты, сукин сын, ты был столь великодушен, что предлагал ей свое прощение!»

Грэлэм вскочил с постели и, обнаженный, принялся шагать по комнате, потом подошел к окнам, закрытым ставнями, рванул их и глубоко вдохнул морозный ночной воздух. Луна на черном небе казалась серебряной лучиной и, должно быть, была видна столь же хорошо из Вулфтона, как и отсюда. «Думаешь ли ты обо мне, Кассия? Гневаешься ли на меня? Я снова завоюю тебя, как только вернусь в Вулфтон».

Обязанностью, долгом женщины было сдаваться и уступать, правом мужчины — требовать и властвовать. Почти тридцать лет своей жизни Грэлэм об этом не задумывался, не задумывался о том, что у женщин тоже есть желания, потребности, чувства. В том числе и физические потребности! И то, что он удовлетворял их, еще больше убеждало его в своей власти над ней. Он похолодел от мысли о том, каким болваном, каким ослом он был, как глупо себя вел с ней. Убедив себя, что еще не все потеряно, что многое можно исправить, Грэлэм несколько утешился и приободрился. Скоро он явится к ней с повинной, готовый сдаться на ее милость. И эта столь непривычная и неожиданная мысль принесла ему радость и облегчение.

Дайнуолд ехал рядом с Кассией по извилистой тропинке, поднимаясь к воротам замка Бельтер. Они часто останавливались по пути: Дайнуолд не хотел слишком утомлять Кассию. Он чувствовал, как ее напряжение все усиливается, все растет по мере приближения к замку ее отца.

— Не волнуйся так, цыпленочек, — сказал он нежно, — все будет хорошо. Вот увидишь.

«Нет, — думала Кассия, — теперь никогда и ничего не будет хорошо». Она представила, каково было отчаяние Итты, когда та обнаружила ее исчезновение из замка Вулфтон. Правда, она попыталась объяснить свой поступок в послании своей старой няньке. Как отнесется к этому Грэлэм? Заденет ли его это? Затронет ли? Она покачала головой. Теперь это не имело значения. Она должна оставить его в прошлом и обратить свои взоры в будущее.

В послеполуденном свете солнца серая каменная громада Бельтер казалась безжизненной и безмолвной. Кассия старалась убедить себя, что рада вернуться домой. Она смотрела на голые ветви деревьев, по которым карабкалась в детстве, на глубокие бойницы в стене, идущей от северной башни, где она играла столько лет назад. Что скажет ее отец? Будет ли он настаивать, чтобы она вернулась к Грэлэму? Кассия вздрогнула, представив, что такое возможно.

Наконец она остановила лошадь перед массивными воротами.

Здесь я тебя оставлю, цыпленочек, — сказал Дайнуолд. — Я не собираюсь дожидаться, пока твой отец поблагодарит меня или, напротив, изрубит мою голову, как кочан капусты. Ведь в конце концов я не твой уважаемый супруг.

Кассия повернулась, не слезая с седла. Глаза ее светились благодарностью к нему.

— Мне так повезло, — сказала она. — Большая удача иметь такого друга, как ты.

Она протянула руку, и он сжал ее.

— Спасибо и да пошлет Господь тебе счастье и удачу, Дайнуолд!

— Прощай, цыпленочек. Если я когда-нибудь понадоблюсь, только кликни, и я найду тебя.

С этими словами он повернул своего коня и галопом поскакал по извилистой тропинке туда, где оставил своих людей.

Кассия подняла глаза и увидела изумленные лица солдат отца, знавших ее с детства. Окованные железом тяжелые ворота распахнулись под восторженные крики домочадцев. Она въехала во внутренний двор, заставляя себя улыбаться. Это был ее дом, ее народ. Эти люди любили ее и доверяли ей. Дети скакали и прыгали вокруг ее Ромашки, и она склонялась к ним с седла, стараясь поговорить с каждым. Спешившись, юная леди услышала наконец голос отца:

— Кассия! Ты здесь, дитя мое!

Он сгреб ее в объятия и сжал так, что в пору было закричать. И тут Кассия почувствовала: любовь отца придаст ей сил, придаст веры в то, что существуют мир, покой и утешение.