Пробуждение - Нефер Митанни

женщин, купеческого вида, ожидающих смены лошадей, здесь не было.

- Скажите, а телега с каторжанами не проезжала ли? – спросил Николай у смотрителя.

- Как же-с, были да вот получаса не прошло, как отбыли,- услужливо отвечал тот, - Ежели не промедлите, так и нагнать можно-с.

При этих словах Анна вцепилась в рукав Николая. Этот жест и нездоровый блеск потемневших глаз выдавал её сильное волнение.

- Мы непременно догоним их! – уверил Николай и сжал её руку.

Они быстро вернулись к своей коляске, и Синяев приказал кучеру:

- Гони во весь опор, как только можешь, надобно нагнать каторжан.

- Нагоним! – сразу согласился возница и закричал зычным голосом: - Ээй! Залётные!

Шестиколенный бич** со свистом взлетел над крупами лошадей.

Коляска понеслась по просёлочной дороге, вздымая за собой облако желтоватой пыли.

- А может, срежем напрямки? – повернувшись к пассажирам, предложил рыжебородый кучер.

- А можно? – усомнился Николай.

Он уже начал придумывать, как станет уговаривать Анну в случае, если они так и не смогут нагнать арестантов.

- Можно, отчего ж нельзя! – кивнул мужик и свернул вправо, - Сейчас вот срежем и аккурат наперерез выскочим, - заверил он.

Синяев взглянул на взволнованное бледное лицо Анны и попытался немного успокоить её:

- Отлично! Не волнуйтесь, - тихо добавил он, чуть наклонившись к ней, - Я уверен, что вы вскоре увидите Сергея.

Печальная улыбка была ему ответом.

***

Дорога… Сколько же отрезков в своей жизни он провёл в дороге? Сергей вдруг подумал о вёрстах, как о живых свидетелях всего, что с ним происходило. Долгие, изматывающие переходы на фронте. И в распутицу, и в сугробы, преодолевая жажду в зной и холод в жестокие морозы, костры – как единственная возможность согреться… Потом Европа, красивая, привлекательная, но такая чужая и равнодушная, где ничто не волновало души, не заставляло сладко замирать сердце. Наконец, дорога домой, милые окрестности Александровки - путь к счастью. И вот опять он в дороге, но на этот раз всё неопределённо, почти как на фронте. Впрочем, на фронте было легче. Он тогда был полон надежд и юношеских грёз, а сейчас…Сейчас ему остались только вера и молитва.

Почему же не приехала Анна? Этот вопрос сверлил мозг. Сергей перебирал варианты. Передумала? Не смогла поехать по причине болезни, своей или сына? Николай в записке уверял, что они точно буду, Синяев всегда держал обещание, но сегодня что-то пошло не так. Что же?

На мгновение он отвлёкся от своих мыслей и заметил, что небосвод потемнел, казалось, небо вот-вот упадёт на землю, светло-серые тучи стали клубиться, сбиваясь во множество пышных, похожих на огромные плюмажи, облаков. Они низко плыли над дорогой, извилисто прорезавшей широкий луг. Похоже, надвигалась буря.

И вдруг справа, наперерез дороге заметил несующуюся во весь опор коляску с откинутым верхом, кучер, привстав на козлах, что есть мочи хлестал лошадей, а стоящий в коляске пассажир, размахивая руками, кричал:

- Стой! Остановись!

Коляска вылетела им навстречу, и Сергей с удивлением узнал в кричащем пассажире Николая, а рядом с ним, вцепившись руками в край откинутого верха, сидела Анна.

Едва их телега поровнялась с коляской, Анна выскочила и бросилась к нему.

- Серёжа! – раскинутые руки жены взлетели ему на шею. – Успели! Мы успели… - шептала она, пряча мокрое от слёз лицо у него на груди.

- Аня! Господи, я думал, вы будете на станции, - хриплым голосом сказал Петрушевский и вдруг понял, что говорить что-то у него нет сил.

Он просто стоял, сжав руками плечи Анны – обнять её не позволяли цепи – и наслаждался прикосновением её волос к своему лицу. Капор слетел на спину и держался на лентах. Отдельные пряди выбились из причёски и щекотали лицо Сергея. Он ощущал биение её сердца и не хотел, чтобы эта минута закончилась.

Анна немного отстранилась и, охватив ладонями его лицо, заглянула в его глаза, а потом, потянувшись на носочках, осторожно поцеловала их. Прикосновения её губ были невесомыми, точно лёгкое облако коснулось его век. Он тоже смотрел в её глаза и оба они не сдерживали слёз, сбегающих по щекам.

В это время Николай подошёл к старшему фельдъегерю и попросил тихо, чтобы их не услышали:

- Снимите железа, дайте с женой попрощаться.

- Нам не положено, - отрезал тот, - инструкция, - развёл руками.

- Я заплачу, - Николай незаметно передал ему в руку толстый рулончик ассигнаций.

Фельдъегерь, не меняя равнодушно-невозмутимого выражения лица, охотно опустил взятку в карман и, шагнув к Сергею, приказал строго:

- Руки протяните!

Когда Петрушевский, отодвинув вздрогнувшую жену, протянул руки, фельдъегерь открыл замки и освободил арестанта от оков, прибавив при этом:

- У вас, сударь, есть десять минут! Некогда нам тут прохлаждаться! Поспеть на ночь на станцию надо всенепременно!

- Анечка! – Сергей шагнул к жене и теперь уже свободно прижал её к себе, - Милая, я уж и не чаял увидеться.

- Господи! У тебя кровь! – заметив раны на запястьях, она тот час перевязала правую его руку платком.

- Пустяки, - он улыбнулся, с нежностью рассматривая лицо жены, хотел запомнить выражение её глаз, трогательно-смущённое, чуть испуганное и растерянное.

Понимал, что она смущается этих объятий на людях, но иначе было нельзя, наедине их бы не оставили. Он просто встал так, чтобы сидевшие в телеге не могли её видеть. Обнял крепко и с нежностью поцеловал. Едва коснувшись её дрогнувших губ, он с пронзительной болью осознал, что это в последний раз. Да, в последний раз он целует жену и держит её в своих объятиях. И всю свою нежность, любовь и тоску по ней он вложил в этот прощальный поцелуй, жадный, как глоток воды томящегося от жажды, и осторожный, потому что боялся испугать её своим напором. И к несказанной радости Анна отозвалась на этот поцелуй, открываясь его страсти с не меньшим пылом и жаждой. Так стояли они некоторое время, слившись в поцелуе и обнявшись.

Потом она на мгновение подняла на него полные слёз глаза и прошептала тихо, почти беззвучно, так, что мог услышать только он:

- Я не оставлю тебя…

- Нет, любимая! Ты должна поберечь себя ради сына, - тоже не сдерживая слёз, отвечал он и губами собирал её слезинки, бежавшие по щекам. – Если я буду знать, что с вами