Стефани Лоуренс - Соблазнительница

И усилились настолько, что больше ни о чем нельзя было думать.

И он заговорил глубоким напряженным голосом:

— Я убедил тебя, что женюсь на тебе из-за твоего приданого. Я солгал — вот первое, в чем я хотел признаться.

Он замолчал. Она впилась в него взглядом, заставляя его продолжать.

Он взглянул на ее губы и снова — в глаза.

— Мое второе признание касается истинной причины, почему я согласился жениться на тебе.

Поскольку он больше ничего не сказал и вновь опустил глаза, она его подтолкнула:

— Так что же это за причина? — Для нее это был самый важный на свете вопрос — единственный, который следовало задать, как она поняла четверть часа назад.

Он снова посмотрел ей в глаза.

— Причина та, что я тебя люблю — и это тебе известно. — Мускул у него на щеке дернулся, но он выговорил эти слова четко, не отводя от нее полуночных глаз. — Потому, что ты есть и всегда была единственной женщиной, которую мне хотелось видеть своей женой. Единственной женщиной, которую я когда-либо представлял у себя в детской, с моим ребенком на руках.

Ресницы его опустились и закрыли глаза.

— Кстати, поскольку мы занимаемся Кирби, нужно сделать какое-то объявление…

— Не пытайся меня отвлечь. — Она обвила его шею руками, коснулась губами его подбородка. — Ты добрался до лучшей части своей исповеди. Расскажи, как сильно ты меня любишь.

Зовуще притянув его к себе, она поцеловала его длинным, нежным поцелуем, теперь уже зная, как разжигать пламя, но при этом держать его на расстоянии.

— Говори же.

— Я лучше покажу, — прошептал он.

Она рассмеялась. Позволила ему наклониться и коснуться ее губ. Позволила ему взять ее на руки и отнести на кровать. Позволила ему любить. И тоже любила его. От всего сердца, так же безудержно, как и он ее.

Слова им были не нужны — они говорили на языке, который не требовал слов, пока наконец серебряное сияние рассвета, проникнув в их окно, не залило широкую кровать. Тогда она призналась:

— Я тебя люблю.

Глаза его сверкнули, он жадно впился в ее губы:

— Я всегда буду тебя любить. Вчера, сегодня, завтра — всегда. И ты никогда не убежишь от меня.

И, словно признавая это заявление, Люк обмотал вокруг пальца низку жемчуга, перемежающегося с изумрудами, которую он час назад надел на шею Амелии. После чего прижал ее к себе и поцеловал.

Она с готовностью покорилась, счастливо вздохнула, когда он отпустил ее, и поуютнее зарылась в постель.

Это было ожерелье, которое он заказал для нее еще до свадьбы, а потом прятал — пока не признается. Оно составляло комплект с ее обручальным кольцом и серьгами, которые он оставил на ее туалетном столике вчера.

— Если ты заметил, я никуда не убегаю.

— Я заметил, но решил прояснить ситуацию.

Его-то «ситуация» была яснее ясного. Амелия все время улыбалась, не в состоянии скрыть счастье, которое переполняло ее через край.

Прежде чем все члены семьи разъехались, Люк и Амелия объявили о своем будущем счастье, присоединив свои надежды к надеждам Аманды и Мартина. Все были очень рады. Елена кивнула, в глазах ее появилось что-то более глубокое, чем просто радость.

Что же до Кирби и бедняжки Фионы, здесь все прояснилось и все, насколько это было возможно, встало на свои места.

Амелия вздохнула:

— Бедная Фиона. Я никак не могу поверить, что Эдвард оказался настолько бесчувственным, что мог использовать ее в своих корыстных целях. Он отдал ее в руки Кирби и обязательно должен узнать, что этот Кирби собой представляет.

— Нам никогда не понять Эдварда. — Люк погладил жену по щеке. — Он видел влюбленность Фионы и поощрял ее исключительно из эгоизма. Когда мы его изгнали, она стала добровольным орудием его мести. Только это ему и было нужно в ней.

Амелия передернулась:

— Я просто не могу поверить, что он твой брат.

— Я тоже. Но это так. Не кори меня за это.

Она рассмеялась и обняла его:

— Разумеется.

Поскольку Кирби в своей лондонской квартире припрятал почти все, что украла Фиона, украденное изъяли и вернули владельцам. Но сейчас было лето, и светское общество разъехалось по загородным поместьям, а потому слухи распространились не слишком широко — объединенных усилий Эшфордов, Фалбриджей и Кинстеров хватило, чтобы замять эту историю. Ее преподносили всего лишь как дополнение к прежней, уже устаревшей опале Эдварда, и вскоре все говорили об этом как о «старой новости».

Однако не отпустил Кирби Люк.

Всякая снисходительность, которую он мог проявить, исчезла, когда наутро после его поимки Люк увидел синяки на шее Энн. Девушка оказалась права: Кирби намеревался убить Фиону, но перепутал ее с Энн.

Понадобились усилия всех присутствующих в доме леди, чтобы сохранить Кирби жизнь, пока его не увезут из Калвертон-Чейза. Его и их показания были выслушаны окружным судьей. Теперь Кирби находился в Лондоне и ждал суда.

Жизнь в доме после всех событий потекла мирно и безоблачно, Люк и Амелия заботились о тех, кто на них работал, все были довольны — а что еще нужно для счастья? Впереди их ждала лучшая часть лета, а дальше — вся жизнь!

— Завтра приезжают Киркпатрики, — однажды объявил Люк. — Не захочет ли Эмили, чтобы мы дали бал?

— Насколько мне известно, Эмили будет вполне довольна, если мы просто оставим ее с Киркпатриком наедине. Они пробудут здесь неделю — мы сможем поговорить с его родителями и выяснить, что они думают по этому поводу.

Люк согласился с разумным решением жены, вытянулся рядом с ней на постели, положив руку ей на живот.

Так они и лежали — спокойные, согласные и удовлетворенные.

Открылась входная дверь. Послышались голоса. Один был мужской, ворчливый, другой — женский, резкий, решительный. Как бы отмахивающийся.

Люк помрачнел.

Увидев это, Амелия пробормотала:

— Мне кажется, Саймон твердо уверен, что Порции небезопасно брать собак на прогулку в лес. Когда она одна.

— Но ведь с ней собаки, — отозвался Люк удивленно.

— Кажется, Саймон не считает, что собаки — надежная защита.

Люк захлебнулся смехом.

— Если он хочет переубедить Порцию, желаю ему удачи.

Препирательства во дворе достигли апогея, подтверждая правильность его мнения о сестре и правильность мнения Амелии о брате.

Порция направилась к псарне, и голоса постепенно стихли. Можно было не сомневаться, что Порция шагает, высоко вздернув нос, а Саймон тащится за ней, исполненный мрачной решимости.

Супруги переглянулись и опять погрузились в согласие. Наслаждались им, купались в нем.

— Есть одна деталь, которую ты мне так и не объяснила, — заговорил Люк.

— Какая?

— Почему ты выбрала именно меня?