Валери Шервуд - Песня ночи

Келлз помотал головой, словно отгоняя навязчивые мысли.

— Дело было в лесу, где-то звенел ручей. Я позвал этого мальчика: «Дрю!»

— Эндрю, — пробормотала Каролина.

Он вспомнил своего брата и Эссекс.

— Мне нужно кое-что сделать внизу, — сказала Каролина к выбежала из комнаты.

Внизу, в галерее, она прислонилась к одной из колонн.

Рэй вспоминал. Вскоре он должен был вспомнить, что он Келлз, флибустьер.

Боже, что же теперь будет?

— Каролина! — раздался сверху голос Келлза.

Она медленно поднялась наверх.

— Ты побледнела, — заметил он.

— Должно быть, от жары.

У Каролины подгибались ноги. Чтобы не упасть, она села на стул, стоявший у кровати.

Келлз пристально смотрел на нее. Теперь он помнил все. Воспоминания его были отрывочные, но он сумел собрать их воедино и получил более или менее полную картину. Он помнил, как отплывал из Порт-Рояля, как был зол на Каролину. Помнил свое последнее путешествие, казавшееся бесконечным, помнил, как мечтал поскорее вернуться к Каролине. Он вспомнил бой с «Санто-Доминго» и еще с одним галионом; вспомнил, как выругался, когда в решающий момент битвы сапоги его расползлись и он едва не погиб из-за этого, поскользнувшись на мокрой палубе. Он помнил, как корабельный врач принес ему сапоги испанца со словами: «Или вы наденете их, или я не дам и пенни за вашу жизнь!»

И помнил, как натянул эти сапоги и удивился, что они оказались впору.

И из-за этих сапог он оказался здесь! Он помнил, как на его глазах погрузился в волны Порт-Рояль, как ушли под воду оба форта.

Он помнил, как все время думал: что с Каролиной? И вспомнил, как корабль швырнуло на крыши домов. Помнил, как его подбросило вверх, а потом обломок обшивки, возможно, с другого корабля, летел на него на гребне волны. И после этого — боль и тьма.

А потом он проснулся на удобной кровати в губернаторском доме, в Гаване, и не мог вспомнить ровным счетом ничего. Прошлое стало белой страницей — словно он и родился на той же кровати, словно всю жизнь прожил в этом доме.

И тогда ему сказали, что он — Диего Вивар, посланный в Новый Свет испанским королем. И обо всем этом они догадались по его сапогам! По сапогам убитого испанца!

— Каролина, — пробормотал он, — я помню…

— Нет, — перебила она со слезами в голосе. — Ты ничего не помнишь. Я лгала тебе, обманывала тебя. Ты тот, кем всегда считал себя, — дон Диего Вивар. — Скоро ты вспомнишь это, Диего, и забудешь все остальное.

— Вот так поворот… — протянул Келлз.

— Но я сейчас говорю правду. Я околдовала тебя, Диего. Наслала на тебя порчу.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что настоящий Келлз вернулся. Его схватили и взяли под стражу. И я умру рядом с ним.

Каролина старалась держаться твердо, но, Боже, как мучительно было говорить все это любимому, с которым уже утром предстоит расстаться навсегда.

— Умереть рядом с ним? — нахмурившись, переспросил Келлз. — Но я этого не допущу!

— Ничего ты не сделаешь, — с мученической кротостью говорила Каролина. — Пиратов в Гаване принято вешать, а я признала себя женщиной флибустьера.

— Ты — моя женщина! — прорычал Келлз. — И прошу об этом не забывать.

Из — под кровати донесся слабый стон.

Келлз наклонился и приподнял покрывало.

— Но там твоя сестра! — изумился он.

— Я знаю, — кивнула Каролина. — Оставь ее там, пока я не придумаю, как с ней быть. Должен же найтись какой-то выход… Ей надо покинуть этот проклятый остров!

— Но как она…

— Я ударила ее по голове подсвечником, когда она сказала, что собирается спасти Робина Тирелла во что бы то ни стало. Я не могла допустить, чтобы она помешала мне.

— Ты так жаждешь умереть? — с недоумением глядя на жену, спросил Келлз.

— Похоже, наоборот: смерти очень хочется меня заполучить, — с коротким смешком ответила Каролина. — Но я умру рядом с человеком, которого люблю. И вы не посмеете помешать мне, Диего. Иначе я никогда вас не прощу.

— Не понимаю. Того, кого ты любишь, зовут Келлз?

— Да.

Каролина терзалась при мысли о том, что приходится прощаться с любимым вот так, признаваясь в любви к другому. Но иного выхода не было.

— Да, я люблю Келлза. И всегда его любила. Я пыталась найти в тебе его, но тщетно. Ты должен считать все произошедшее между нами дурным сном, а меня — ведьмой, едва не утащившей тебя за собой в могилу.

— И все это для того, чтобы я мог…

— Жить в Гаване и занимать достойное тебя положение в обществе. Ты будешь счастлив здесь, Диего, если ты забудешь все, что я когда-то тебе говорила.

— Сначала давай-ка займемся твоей сестрой, — сказал Келлз, поспешно освобождая Пенни от пут, затем вытащил кляп у нее изо рта.

— Чем это ты меня ударила? — проговорила Пенни, ощупывая затылок.

— Вот этим, — сказала Каролина, кивая на подсвечник. — И я готова повторить все сначала, если ты примешься за старое.

Пенни смотрела на сестру и не узнавала ее.

— Я сейчас стараюсь придумать, как бы тебя отправить куда-нибудь с этого острова.

— Ты много на себя берешь, моя маленькая сестренка.

Каролина исподлобья взглянула на сестру.

— Не мешай мне, Пенни. Ты любишь легко и забываешь легко, а я люблю только одного человека, Келлза, который сейчас выдает себя за маркиза Солтенхэма. Да, это правда, Пенни, что бы я тебе до этого ни говорила.

— Но как же твое письмо?..

— Повторяю: то, что я сейчас тебе сказала, — правда, и постарайся поверить мне!

Каролина как бы невзначай взяла со стола подсвечник, и Пенни, заметив жест сестры, предпочла отстраниться.

Келлз со стороны наблюдал за сестрами. О письме он ничего не знал, но ему и так все было совершенно ясно. Каролина, его милая Каролина, пыталась спасти его любой ценой. Даже ценой собственной жизни. К горлу его подкатил комок. Келлз твердо решил, что спасет ее, чего бы это ему ни стоило.

— Вот что, Руж, — проговорил он, — давайте внесем ясность в наши отношения. Меня зовут Келлз. Я как-то видел вас в Нассау.

— Да, Каролина мне рассказывала об этом. Скажите, вы все время знали, что вы — Келлз? Если так, то вам надо идти на сцену, вы — великий актер.

— Нет, память вернулась ко мне только что. Но весьма своевременно, я полагаю. Теперь у всех нас появилась надежда, что удастся отсюда выбраться.

— Возможно, вы все же опоздали, — раздался со стороны двери мужской голос.

Каролина и Келлз обернулись одновременно. Келлз схватился за шпагу.

В дверях, облокотясь о косяк, стоял дон Рамон. Он подкрался бесшумно и теперь смотрел на троицу своими насмешливыми медовыми глазами.