Александр Дюма - Ожерелье королевы

Калиостро молча опустил голову. Граф Хага нахмурился.

– Как! Разве пуля убьет меня не в разгар битвы? – спросил он.

– Нет, государь.

– Тогда, вероятно, во время мятежа. Что ж, и такое возможно.

– Нет, государь, и не во время мятежа.

– Но где же это случится?

– На балу, государь[18].

Король задумался.

Калиостро, который было поднялся, опять сел и спрятал лицо в ладони.

Все, сидевшие рядом с пророком и предметом его пророчества, побледнели.

Г-н Кондорсе подошел к бокалу, в котором была прочитана столь зловещая судьба, взял его за ножку, поднял на уровень глаз и принялся пристально разглядывать сияющие грани и таинственное содержимое.

Казалось, умный, холодный взгляд ученого требовал у хрусталя – как твердого, так и жидкого – решения задачи, которую его разум свел к чисто физическому явлению.

И в самом деле: ученый прикидывал глубину бокала, углы отражения света и микроскопические движения воды. Он, всегда стремившийся доискаться причины явления, гадал: зачем этот человек, которому не откажешь в необыкновенных способностях, занимается шарлатанством перед достойными людьми, сидящими за столом.

Не найдя ответа на свой вопрос, он перестал разглядывать бокал, поставил его обратно на стол и среди всеобщего потрясения, вызванного пророчеством Калиостро, сказал:

– Ну что ж, я тоже прошу нашего славного пророка задать вопрос этому волшебному зеркалу. К несчастью, – добавил он, – я не могущественный властелин, приказов отдавать не могу, а моя безвестная жизнь никак миллионам людей не принадлежит.

– Сударь, – проговорил граф Хага, – вы можете приказывать именем науки, а ваша жизнь важна не только для вашего народа, но и для всего человечества.

– Благодарю вас, господин граф, но, быть может, господин де Калиостро не разделяет вашего мнения?

Калиостро вздернул голову, словно пришпоренный скакун.

– Будь по-вашему, маркиз, – ответил он с раздражением, которое древние приписали бы влиянию какого-нибудь терзающего его божества. – Будь по-вашему, вы – могущественный властелин в царстве мысли. Посмотрите мне в глаза: вы действительно желаете, чтобы я предсказал вам вашу судьбу?

– Действительно, господин граф, клянусь честью! – ответил Кондорсе.

– Так вот, маркиз, – глухо проговорил Калиостро, опуская глаза под пристальным взглядом маркиза, – вы умрете от яда, который лежит в перстне, что вы носите. Вы умрете…

– Но если я его выброшу? – прервал маркиз.

– Выбросьте.

– Признайте, ведь сделать это несложно.

– Так выбросьте, я же говорю.

– Ну, конечно, маркиз, – воскликнула г-жа Дюбарри, – ради Бога, выбросьте свой мерзкий яд – хотя бы для того, чтобы уличить во лжи этого противного пророка, огорчающего нас своими прорицаниями. Ведь если вы его выбросите, то отравиться им уж никак не сможете, а раз господин де Калиостро утверждает, что будет именно так, то и получится, что он сказал неправду.

– Госпожа графиня права, – поддержал граф Хага.

– Браво, графиня! – отозвался Ришелье. – Знаете, маркиз, в самом деле выбросьте яд. Это будет неплохо еще вот почему: зная, что вы носите на руке смерть, я теперь буду трепетать всякий раз, когда нам придется вместе пить. Перстень может открыться сам, а…

– А когда люди чокаются, бокалы оказываются совсем рядом. Выбросьте, маркиз, выбросьте, – поддержал Таверне.

– Бесполезно, – спокойно заметил Калиостро. – Господин де Кондорсе не выбросит его.

– Да, – подтвердил маркиз, я с ним не расстанусь, и не потому, что хотел бы помочь судьбе, а потому, что этот яд, приготовленный Кабанисом[19], – единственный в своем роде, он получился случайно и случай этот может больше не повториться. Нет, я его не выброшу. Можете праздновать победу, господин де Калиостро.

– Судьба, – проговорил тот, – всегда отыщет верных помощников, которые выполнят ее предначертания.

– Значит, я умру от яда, – подытожил маркиз. – Что ж, чему быть, того не миновать. Добровольно от яда не умирают. Вы предсказали мне замечательную смерть: чуть-чуть яда на кончик языка – и меня нет. Это даже не смерть, это – минус жизнь, как выражаются в алгебре.

– Но я вовсе не хочу, чтобы вы страдали, сударь, – холодно ответил Калиостро, давая жестом понять, что больше он ничего говорить не намерен, во всяком случае относительно г-на де Кондорсе.

– Сударь, – вступил в разговор маркиз де Фаврас, наваливаясь грудью на стол, словно для того, чтобы быть поближе к Калиостро, вы уже назвали кораблекрушение, выстрел, отравление, у меня даже слюнки потекли. Так, может, вы предскажете и мне что-нибудь в этом роде?

– О, господин маркиз, – ответил Калиостро несколько оживленнее и ироничнее, – зря вы завидуете этим господам, ведь вас как дворянина ждет кое-что похуже.

– Похуже! – со смехом воскликнул г-н де Фаврас. – Берегитесь, вы слишком много на себя берете: что может быть хуже моря, выстрела или яда?

– Остается еще веревка, господин маркиз, – учтиво ответил Калиостро.

– Веревка? Но что вы хотите этим сказать?

– Лишь то, что вы будете повешены[20], – ответил Калиостро, не в силах более сдерживать свой пророческий гнев.

– Повешен? Какого дьявола? – раздались голоса.

– Вы забываете, что я дворянин, сударь, – немного отрезвев, ответил Фаврас. – А если речь идет о самоубийстве, то предупреждаю: я намерен до последнего момента уважать себя достаточно для того, чтобы не прибегать к веревке, если при мне будет шпага.

– Я говорю не о самоубийстве, сударь.

– Стало быть, речь идет о казни.

– Совершенно верно.

– Вы иностранец, сударь, и поэтому я вам прощаю.

– Что прощаете?

– Ваше неведение. Во Франции дворян обезглавливают.

– Вы уладите это дело с вашим палачом, сударь, – резко ответил Калиостро, чем совершенно сокрушил собеседника.

Среди гостей возникло известное замешательство.

– Знаете, я уже дрожу, – признался г-н Делоне. – Тут уже наговорили столько печального, что вряд ли меня ждет нечто более приятное.

– Вы весьма благоразумны, что не желаете узнать свое будущее. Вы правы: каким бы оно ни было, следует уважать тайны Всевышнего.

– Но, господин Делоне, – вмешалась г-жа Дюбарри, – вы, я надеюсь, не менее отважны, чем ваши предшественники.

– Я тоже на это надеюсь, – с поклоном ответил губернатор Бастилии.

Затем он повернулся к Калиостро и попросил:

– Что ж, сударь, начертите и мой гороскоп, прошу вас.

– Это несложно, – отозвался Калиостро. – Удар топора – и все кончено.

В столовой раздался крик ужаса. Ришелье и Таверне принялись умолять Калиостро на этом остановиться, однако женское любопытство восторжествовало.