Мэри Брэддон - Тайна леди Одли

Ознакомительный фрагмент

— Я всегда говорил, что старик рано или поздно женится, — пробормотал он через полчаса. — Мачеха с падчерицей, конечно же, перегрызутся между собой, но, надеюсь, на время охотничьего сезона они воздержатся от скандалов и не наговорят друг другу гадостей за обеденным столом: свары пагубно влияют на пищеварение.

В полдень на следующий день после событий, описанных в предыдущей главе, Роберт Одли, покинув Темпль, отправился в Сити: он в недобрый час поручился за своего нуждающегося друга и сейчас, чтобы уплатить по векселям, должен был продать половину своей годовой ренты.

Закончив дела в Сити, Одли двинулся в обратный путь, но по дороге его чуть не сбил с ног некий молодой человек приблизительно его возраста, пожелавший обогнать Роберта и первым войти в узкий переулок.

— Пожалуйста, будьте повнимательней, друг мой! — с мягким укором промолвил наш герой. — Могли бы, в конце концов, предупредить, что торопитесь, и не наступать мне на пятки.

Незнакомец резко остановился, устремив на Роберта тяжелый взгляд.

— Ба! — с изумлением воскликнул он, и лицо его просветлело. — Подумать только, я прибыл в Англию лишь вчера вечером, и на следующее же утро встречаю именно тебя. Какая удача!

— Похоже, я вас где-то встречал, мой бородатый ДРУГ, — заметил Роберт Одли, внимательно вглядываясь в собеседника, — но пусть меня повесят, если я помню, когда это было и где.

— Что? — воскликнул незнакомец. — Ты хочешь сказать, что забыл Джорджа Толбойза?

— Нет, конечно же, нет! — в тон ему ответил Роберт Одли и, обняв старого друга за плечи, увлек его в ближайшую тень. — Ну, выкладывай, что ты и как ты.

И Джордж Толбойз рассказал — все то же самое, что рассказывал десять дней назад гувернантке на борту «Аргуса», а затем, не переводя дыхания, показал пачку ассигнаций и сообщил, что собирается передать их — это здесь неподалеку — своим давнишним банкирам.

— Хочешь верь, хочешь нет, — сказал Роберт Одли, — но я только что от них. — Пойдем вместе, я улажу дело в пять минут.

Дело они уладили за четверть часа, а потом Роберт Одли предложил отправиться в «Корону и скипетр», или в «Замок», или в «Ричмонд», чтобы пообедать и вспомнить добрые старые времена, когда они вместе учились в Итоне.

— Нет, — решительно мотнув головой, сказал Джордж Толбойз, — прежде, чем мы куда-нибудь пойдем, прежде, чем я побреюсь, и прежде, чем мы перекусим, я должен зайти в кофейню на Бридж-стрит, что в Вестминстере: там меня ждет письмо от жены.

— Тогда я пойду с тобой, — сказал Роберт. — Так ты женат? Господи, какая глупая шутка!

И они отправились на Бридж-стрит.

— Я построю виллу на берегу Темзы, Боб, — с жаром воскликнул Джордж. — Построю для женушки и для себя. А еще, дружище, у меня будет яхта, и ты сможешь нежиться на палубе и курить трубку, а моя женушка будет играть на гитаре и что-нибудь напевать. Она у меня ужасно похожа на… Забыл, как их зовут, но это те, которые смутили беднягу Одиссея и чуть было не совратили его с пути истинного. (Бедняга Джордж был явно не в ладах с мифологией.)

Официанты из вестминстерской кофейни с удивлением уставились на бородатого посетителя — глаза ввалившиеся, платье колониального покроя, возбужденного, бурного, шумливого.

— Я частенько захаживал в ваше заведение, — сказал Джордж Толбойз, — захаживал в прежние времена, когда служил в драгунах. Пожалуйста, бутылку содовой, а также письмо на мое имя.

Официант принес молодым людям заказанную бутылку.

— А письма для вас нет, сэр, — сказал он.

Джордж побледнел.

— То есть как это нет? Может, вы не расслышали мою фамилию? Называю по буквам: т, о, л, б, о, й, з. Сходите и поищите. Письмо непременно должно быть.

Официант пожал плечами и вышел из комнаты. Через три минуты он вернулся.

— На полке для корреспонденции только три письма, сэр, — сказал он. — Для Брауна, Сандерсона и Пинчбека. Ничего похожего на Толбойза, сэр.

Молодой человек молча выпил стакан содовой, затем положил локти на стол и закрыл лицо руками. Весь его вид выражал неизбывное горе, и Роберт Одли, чувствуя это, не решился обратиться к нему с вопросом.

Мало-помалу Джордж пришел в себя. Подняв глаза, он машинально вытащил из кучи лежавших тут же журналов захватанный экземпляр «Таймс» суточной давности и устремил стеклянный взгляд на первую страницу.

Там, где помешают списки умерших, его внимание привлек один абзац. Он долго смотрел на него — как долго, я и сама не знаю, и, когда подтолкнул газету в сторону Роберта Одли, был настолько бледен, что этого не мог скрыть даже колониальный загар.

Не промолвив ни слова, он указал пальцем на строчки, где было напечатано следующее:

«24-го числа текущего месяца в Вентноре (остров Уайт) в возрасте двадцати двух лет скончалась Элен Толбойз».

5

НАДГРОБНЫЙ КАМЕНЬ

Именно так, черным по белому, и было напечатано: «Элен Толбойз, двадцати двух лет». Когда десять дней назад на борту «Аргуса» Джордж поклялся гувернантке, что покончит с собой, если с его молодой женой стрясется какая-нибудь беда, он искренне верил, что поступит именно так и не иначе. Теперь же, когда худшее случилось, он сидел, оцепенелый и беспомощный, тупо уставясь на испуганное лицо своего друга и не в силах что-либо предпринять.

Горе ошеломило его своей неожиданностью. Сначала все, что он видел вокруг себя, предстало перед ним, поражая неестественными пропорциями, потом предметы, превратившись в темные пятна с размытыми очертаниями, один за другим провалились в жуткую бездну, потом раздался шум, словно разом заработали полдюжины механических двигателей. Этот шум погасил последние проблески его сознания, и он ощутил лишь одно: кто-то или что-то тяжко опустилось на землю и навеки скрылось в ее бездонном чреве.

Придя в себя, он обнаружил, что лежит на низкой железной кровати у открытого окна. На подоконнике — ваза с цветами и клетка с двумя-тремя птицами; за окном — вечер и тишина, которую нарушает лишь дробный стук колес о мостовую, доносящийся откуда-то издалека.

Он с изумлением осмотрелся. Перед ним, попыхивая трубкой, сидел Роберт Одли.

— Не желаешь ли трубочку, Джордж? — тихо спросил он.

— Нет.

Некоторое время он лежал, поглядывая на цветы и на птиц: одна из канареек пела прощальный гимн заходящему солнцу.

— Может, птицы тебя раздражают, Джордж? Хочешь, вынесу клетку из комнаты?

— Не надо. Мне нравится, когда они поют.

Роберт Одли, выбив пепел из трубки, положил ее на каминную доску и, выйдя в соседнюю комнату, тут же вернулся с чашкой крепкого чая.