Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 186

Разные группы в силу своей предыстории (включавшей в том числе и просто совокупность случайностей, приключавшихся с её членами) передавали из поколения в поколение с помощью культурного наследования разный опыт. Этот культурный фонд популяций сам становился важным фактором их эволюции. К примеру, группа, специализировавшаяся на одном способе питания (например, отбивании туш животных у хищников), приобретала целый ряд культурных традиций, повышавших эффективность такого образа жизни, и в конце концов специализировалась на нем. Группа, нацеленная на сбор по берегам водоёмов моллюсков, ракообразных, земноводных и рыбы, хоть мертвой, хоть живой, приобретала особенности, направлявшие её по этому пути. А ещё сплошь и рядом разные способы питания были характерны для одной и той же группы, отражая разницу сезонов года или специализацию полов.

В засушливой, изменчивой и труднопредсказуемой среде африканских саванн оказалось востребовано важное свойство культурного наследования — быстрота выработки и распространения новых признаков. Культурное наследование намного быстрее генетического. Я поясню это на примере.

Отмывание пищи от песка и грязи перед едой характерно для нескольких групп животных. Моют пищу еноты-полоскуны; у них это поведение задается инстинктивно. Выращенный в одиночестве енот со временем начнёт мыть свою пищу в воде. Моют пищу японские макаки из одной популяции, где за ними ведутся долгосрочные наблюдения. У них этот признак передается культурно: исследователи зарегистрировали момент, когда молодая самка уронила клубень в воду и связала это обстоятельство с тем, что её пища очистилась от песка, а затем наблюдали распространение этого навыка среди её сородичей.

Сколько времени и как вырабатывался инстинкт мытья пищи у енотов-полоскунов, я не знаю. Общепринятое объяснение этого процесса должно включать набор предположений о причинах, в силу которых могла возникнуть способность к примитивному мытью пищи; упоминание о множестве поколений, в которых «моющие» и «немоющие» еноты сосуществовали; оценку того преимущества, в силу которого «моющие» меньше стирали зубы, и то ли дольше жили, то ли приносили больше детёнышей за раз, то ли эффективнее очаровывали своих потенциальных партнёров. В любом случае это долгая песня, несравнимая с историей культурного приобретения аналогичного признака. От первого клубня, упавшего в воду, до распространения способности к мытью пищи у большинства особей в популяции понадобилось время жизни одного поколения!

Почему сфера культурного наследования у шимпанзе оказалась ограниченной, а из нашего вида сделала нечто принципиально новое? Возможно, это просто случайность. Рано или поздно один вид должен был перейти грань, после которой эволюция покатится в сторону специализации на неспециализированности и опоры на культурное наследование.

Разнообразие способов питания и способность к культурному наследованию связаны положительной обратной связью: рост одного из этих параметров способствует росту другого. Кстати говоря, можно было бы предположить, что от группы, которая первая перейдёт к эволюции неспециализированного поведения благодаря культурному наследованию, останется рано или поздно один-единственный вид. Сосуществование видов чаще всего связано с разделением экологических ниш, с их различной специализацией. Максимально гибкий представитель такой группы рано или поздно должен был вытеснить всех своих возможных конкурентов. Этот вид — наш вид, Homo sapiens Linnaeus, 1758.

Итак, мы возникли как оппортунисты (существа, использующие разнообразные возможности, открывающиеся перед ними), адаптирующиеся преимущественно благодаря культурному наследованию. Первичной для нас стала ниша охотника-собирателя, включающая массу локальных вариаций.

Использованное мной «мы» относится к общности, которая шире нашего вида. Около полутора миллионов лет назад эту нишу занял самый успешный (с точки зрения продолжительности истории его существования) вид людей — «питекантроп», человек прямоходящий, Homo erectus. Этот вид заселил широчайшие пространства Африки и Азии, освоил мореплавание и просуществовал много более миллиона лет. Локальные популяции эректусов эволюционировали в разных направлениях, порождая новые виды. От африканских эректусов, то ли прямо, то ли через стадии, которые надо выделять в иные виды, около 200 тысяч лет назад возник и наш вид. Его архаичных представителей относят к подвиду H. sapiens idaltu, а современных — к H. sapiens sapiens. Некоторые из родственных нам видов людей занимали экологические ниши, отчётливо отличающиеся от наших, некоторые были нашими прямыми конкурентами.

Отказавшись от обсуждения замечательных перипетий эволюции ниш в нашем семействе и роде, перейдём к рассмотрению экологической эволюции нашего вида. Начиная с некоторого момента, мы можем посмотреть на наш образ жизни как «снаружи» (сравнивая ниши разных видов), так и «изнутри» (сравнивая типы хозяйствования разных групп людей). И тут мы можем увидеть, что не только для нашего вида, но и для подавляющего большинства видов других животных характерным является присваивающее хозяйствование. Мы присваиваем себе ресурсы, которые появились без нашего участия: недоеденную львами антилопу, дохлую рыбину на берегу высыхающего озера, воздух, который растения обогатили кислородом, или запасы нефти, созданные силами земных недр и работой бактерий.

Экономисты выделяют и производительное хозяйствование, имея в виду прежде всего производство продуктов питания в ходе земледелия и животноводства. Увы, в отношении ряда ресурсов мы как были присваивателями, так и остались. Даже в нашем питании по-прежнему велика доля присвоения: давно ли вы ели океанскую рыбу, выращенную в открытом море? А уж в том, что касается воды, воздуха, пространства, почв и полезных ископаемых, мы продолжаем присваивать то, чем смогли овладеть.

Да, кстати, все ли иные животные без исключений являются присваивателями? Сомневаюсь. По крайней мере у разных групп муравьев зарегистрированы аналоги как скотоводства (выращивание, защита и использование тлей рыжими лесными муравьями), так и растениеводства (культивирование окультуренных грибов на растительной биомассе, характерное для муравьев-листорезов).

Так или иначе, мы оказались очень успешными. И, вслед за H. erectus, H. sapiens стал инвазионным видом, широко расселившимся за пределы своего исходного ареала.

Применимо ли к человеку понятие инвазионного вида — спорный вопрос. Сам по себе этот термин непрост для однозначной трактовки (его анализ применительно к растениям — см. тут). Вероятно, важными характеристиками инвазивности являются инородность видов для рассматриваемой территории, их способность к расселению и к изменению своих новых местообитаний. Иногда в характеристику инвазивности включают то, что расселение такого вида связано с деятельностью человека. По-моему, это излишнее (и неоднозначное) уточнение. Лучше всего пояснить мою точку зрения на примере.

В окрестностях биостанции Харьковского университета, в русле Северского Донца (крупнейшей реки Восточной Украины) наблюдается инвазия афроазиатского вида растений — пистии телорезовидной, . В Северский Донец пистия попала из Харькова, и, вероятнее всего, туда её занесли аквариумисты. Сейчас это растение распространяется вниз по течению. К счастью, в некоторых местах на реке образуются заторы, которые сдерживают его распространение. Может быть, зимой пистия вымерзнет; может быть, приспособится и заметно изменит условия в Донце.

Пока что распространение пистии — проблема двух районов в Харьковской области. Но если этому растению повезё, оно сможет расселиться ниже по течению — в Донецкую и Луганскую области Украины, а также в Ростовскую область России. Северский Донец впадает в Дон; в низовьях Дона шансов перезимовать у пистии будет намного больше. Будем мы считать её инвазию проявлением активности человека (к примеру, выпустившего в Уды, приток Северского Донца, в черте города Харькова), или следствием естественного расселения, которое может довести этого вселенца до Дона, — не важно. Так или иначе, инвазия пистии изменяет экосистемы рек, в которые она попала.

Инвазия людей приводила к намного более глубоким изменениям экосистем. Расселение человека зачастую было тесно связано по времени с вымиранием мегафауны, то есть фауны крупных животных, являвшихся наиболее привлекательной дичью для древних людей. Наша роль в исчезновении мегафауны Африки, Евразии, Америки и Австралии продолжает дискутироваться; в разных случаях получены как аргументы, говорящие о нашей «вине», так и свидетельства той роли, которую сыграли изменения климата. «Охотничья» и «климатическая» версии не являются альтернативными и могут дополнять друг друга. Но, так или иначе, наш вид столкнулся с экологический катастрофой, которая сделала невозможным поддержание его численности на прежнем уровне.