Личные границы. Установить, поддерживать, защищать - Сульчинская Ольга Владимировна

Бонни Вейл подчеркивает, что партнеры не должны согласовывать каждую покупку друг с другом, но желательно, чтобы в паре была прозрачность в вопросах всех доходов, расходов и сбережений. Это «привычка, которую пары должны выработать в начале отношений, раскрывая в первые несколько свиданий, что делает каждый и кто, как ожидается, заберет ресторанные чеки»[17].

Лучшие меры – профилактические: хорошо, если в паре с самого начала открыто обсуждаются все, что касается денег. Понятно, что на первом же свидании задавать новому знакомому вопросы о доходах было бы преждевременным вторжением в личную сферу и нарушением границ. Но когда принимается решение о долгосрочных отношениях и совместной жизни, самое время поговорить о том, кто и в какой мере ее будет оплачивать.

Случается, что кто-то из партнеров не любит вникать в финансовые вопросы и потому самоустраняется. Однако это может создать у второго ощущение, что он получил карт-бланш на то, чтобы распоряжаться по собственному усмотрению всем, что ему доступно.

Обнаружить «финансовую неверность» не просто неприятно – она может оказаться ударом по физическому благосостоянию второго партнеры и пары как целого. Это не означает, что из отношений необходимо выйти, но означает, что над ними предстоит серьезно поработать, чтобы восстановить доверие и навести порядок в делах. Если партнеры берут на себя обязательство общаться честно и сосредоточиться на том, чтобы определить общие цели и двигаться к ним, у них есть шанс все исправить.

Семейные тайны

Тюремное заключение, тяжелые болезни, безумие, смерть, усыновление, сексуальная ориентация, насилие, измена, аборт и т. д. Не так уж мало тем, которые могут показаться неудобными для обсуждения в семье. На первый взгляд, это не имеет отношения к границам. Тем не менее, здоровые границы подразумевают, что мы сами выбираем, как с нами будут обращаться, и не позволяем обращаться с собой так, как нам не хотелось бы.

А золотое правило этики говорит о том, что обращаться с другими следует так, как мы хотели бы, чтобы обращались с нами.

Вопрос в следующем: хотим ли мы, чтобы те, кто знает реальное положение вещей, скрывали его от нас? Вероятно, большинство захотело бы, чтобы правда была сообщена им бережно, желательно с любовью, но – сообщена.

Например, не рассказывая ребенку о том, что он приемный (для обоих родителей или одного из них), не вводим ли мы его в заблуждение относительно его места в жизни вообще, и в нашей жизни?

Тот, кто не посвящен в семейную тайну, оказывается в частичной изоляции. И, несмотря на то, что содержание тайны ему неизвестно, само ее наличие на каком-то уровне он ощущает. И хотя для поддержания тайны могут быть причины, ее сохранение препятствует доверию между членами семьи.

Возможно, дело в зеркальных нейронах – мы, даже не осознавая этого, что-то считываем в поведении окружающих. Ведь для того, чтобы хранить тайну, нужно либо придумать альтернативную версию реальности, либо, если разговор случайно касается болезненных тем, немедленно перевести его на что-то другое. И эти уловки и старания становятся заметными.

Давайте рассмотрим примеры:

«Родители сказали, что кошку пришлось усыпить, потому что она была старая, но когда мне стукнуло 13, признались, что это из-за моей аллергии – в пять лет я начал задыхаться, и от нашей Мышки избавились».

«Отец сказал, что Коржик, наш сеттер, вырвал поводок и убежал. Потом я узнала, что это только половина истории – он действительно вырвал поводок, но побежал через дорогу, и его сбила машина».

«Когда у меня родился сын, я попросила у мамы телефон отца, чтобы сообщить ему радостную новость, но она ответила, что он умер полгода назад. Мне показалось странным, почему мне не сказали? Я была беременна, это да. Но мы с ним не виделись много лет, вряд ли бы я стала так уж убиваться. Только позже тетя рассказала мне, что отец умер не в больнице, а под колесами поезда: мама не хотела, чтобы я знала, что мой отец самоубийца».

«Мама неохотно рассказывала про своего отца, моего деда. Уже взрослой я узнала, что он работал в КГБ и подписывал расстрельные приговоры».

«Мне сказали, что сын родился семимесячным, и я поверил. Но в семь лет ему делали операцию, и, просматривая больничные документы, я увидел, что у него третья группа крови. А у меня и у жены – вторая…»

«Я ненавидел отца за то, что он изменяет матери и даже не трудится это скрывать. И презирал мать за то, что она это все терпит. Но оказалось, что я ему не родной, и когда он узнал это, разводиться не стал, но посчитал, что он свободен от обязательств, и вот так они с матерью и жили. Я до сих пор не знаю, как мне быть с этим. Кажется, я никогда не женюсь, от женщин можно всякого ждать, если уж даже мать обманывала меня».

«В 16 лет меня изнасиловал на вечеринке одноклассник. Мы оба были пьяны, я плохо соображала, что делаю, мне хотелось только целоваться, но он заставил меня заняться сексом. Когда я хотела поговорить об этом с мамой, она рассердилась, закричала, что я сама виновата. Я такого не ожидала, было горько и одиноко. Много лет спустя узнала от тетки, что маме тоже пережила насилие, она очень долго приходила в себя и не могла говорить о чем-то подобном».

«Мне сказали, что бабушка уехала в санаторий. Я годы ждала, когда же она вернется, и не могла понять, как она могла меня бросить: почему не звонит, не пишет. Я решила, что чем-то ее обидела и искала свою вину. Лучше бы сразу сказали правду, что она умерла».

«Мне было двадцать, когда я узнал, что до того, как родители поженились, у отца была другая семья, и что у меня есть брат всего на три года меня старше. Мы познакомились и иногда общаемся. Но мне страшно жаль, что я не узнала его раньше, я ведь так мечтала о брате!»

«У меня совершенно не задерживаются деньги. Трачу все, что зарабатываю, и даже залезаю в долги, хотя оклад у меня хороший и человек я в целом не легкомысленный. Я поговорила об этом с психотерапевтом, и она посоветовала поинтересоваться более пристально семейной историей. Так я выяснила, что деда по отцовской линии раскулачили после Октябрьской революции, а прадеда по материнской вообще расстреляли как классового врага, так что где-то у меня в подсознании записано, что делать сбережения бесполезно, а быть богатым опасно».

Необходимость умалчивать о чем-либо становится стрессом и для тех, кто скрывает, и для тех, кто не знает. С сохранением тайны связаны такие чувства, как страх (наказания или осуждения), стыд и вина. Дети часто улавливают их и, не догадываясь о причинах, считают себя ответственными.

Тайны касаются не только прошлого, но и настоящего. Речь, конечно, не о фразах, которыми перебрасываются те, кто помнит анекдот, откуда они были взяты; не о девичьих секретах сестер и спрятанных до торжественного дня подарках, – такие секреты никого не ранят и не приводят к конфликтам.

Но такие тайны, как чьи-то долги, внебрачная связь, зависимость, вызывают напряженность. Можно разделить тайны по признаку, кто и от кого скрывает что-то: родители от детей, супруги друг от друга, семья от всех окружающих.

Рассказывает Эвелина Б., 20 лет:

«Когда мне было лет тринадцать, мама сказала, что намерена подать на развод, и спросила меня, как я отношусь к этому. Я не могла сказать ни да, ни нет, мычала что-то невнятное, сказала, что в любом случае люблю ее. Она долго объясняла, почему папа плохой и она с ним не может жить. А потом взяла с меня слово, что я ему ничего не расскажу о нашем разговоре. Родители до сих пор вместе, но я ушла из дома при первой же возможности. Потому что я совершенно перестала понимать, как себя вести. Все время надо было делать вид, что все в порядке. Я смотрела, как мама обнимает отца, смеется над его шутками, и мне хотелось кричать: „Перестань притворяться!“. Но когда они ссорились, было еще хуже. Сейчас я стараюсь свести общение к минимуму с ними обоими. И с тоской вспоминаю то время, когда отец со мной играл, рисовал для меня смешные картинки, и мы были лучшими друзьями. Я чувствую, что предала его, но исправить это не могу».