Обезьяны в бизнесе. Как запускать проекты по лучшим стратегиям Кремниевой долины - Антонио Гарсиа Мартинес

Facebook. Вскоре мы начали проходить по ним несколько миллиардов раз в день. Он был так называемым «брограммистом» – то есть нетипичным программистом – и носил этот титул с гордостью. Представитель хорошо образованного и обладающего широкими контактами студенческого братства, кодил РНР и С++, придерживаясь при этом гигиены и стиля одежды студента младших курсов из ассоциации Alpha Tau Omega Виргинского университета[57]. Во многих аспектах он был противоположностью тем неухоженным обитателям подвальных этажей, которые приходят людям на ум при мысли о программистах. Подумайте лучше о Джоне в исполнении Джона Белуши из фильма «Зверинец», только постройнее и с познаниями в компьютерных науках (а может, даже и в солнечных очках за $200). Код, бугры и девочки были главными приоритетами на повестке дня, и именно в такой последовательности[58]. Это отражало факт, что программирование является вовсе не жалким укрытием для одиночки, живущего в социальной изоляции, а магистралью для социальной мобильности и признаком элитизма даже для капитана футбольной команды. Будь реальные деньги и статус поставлены на карту, как сейчас, – самцы в погоне за статусом никогда не отстают слишком сильно, какая бы задача перед ними ни стояла.

Facebook сыграл значительную роль в изобретении этого термина. Старший инженер Facebook Ник Шрок запустил на Facebook страницу для брограммистов, которая достигла культового статуса даже за пределами Сети. В качестве показателя своего братанского шика эта страница однажды спародировала собственные правила пользования Facebook (достаточно серьезный правовой документ, который постоянно обсуждали и переписывали). Текст был перефразирован на язык брограммистов и опубликован. Вот пример строк оттуда: «Мы охренеть как заботимся о защите ваших персональных данных, и поэтому написали это. Прочитайте, чтобы знать, что за фигня произойдет с тем дерьмом, которое вы здесь публикуете». Технологическая экосистема и ее хроникеры вроде TechCrunch, вечно агонизирующие о плачевном статусе женщин в мире технологий, начали завывать о деструктивном воздействии подобной культуры. Несколько остряков, к этой культуре принадлежащих, любезно предложили идею запуска страницы для женщин-брограммисток – так называемых «шлюграммисток» или, чуть повежливее, «брограммамзелей».

Одним из признаков, что Facebook зрел и становился «серьезнее», стало то, что главный технический директор заставил Шрока удалить страницу – из опасений, что она будет восприниматься как сексистская и враждебно настроенная к новичкам. Разочарование было великим – по крайней мере, у Ризмана и меня. Facebook отрекался от одного из своих любопытных культурных артефактов.

Следующим партизаном FBX был Хари.

Шрихари «Хари» Маникарника был единственным инженером Facebook, которого я знал и с которым работал до прибытия в компанию. Он был инженером в Yahoo! а потом присоединился к ненавистным Adchemy. Хари некоторое время работал со мной над некоей поисковой технологией, пока я не выкупился на свободу в AdGrok. Когда он тоже сообразил, что корабль Adchemy идет ко дну, мои бывшие сооснователи AdGrok и я попытались нанять его на работу: Аргирис и МРМ – в Twitter, я – в Facebook. Я с Хари и его женой отправился на шестнадцатичасовую попойку, которая началась в Zeitgeist, а закончилась тем, что я в четыре часа утра присутствовал на вечеринке-маскараде в Мишен в костюме полисмена. Так я убедил Хари пойти в Facebook. Еда вкуснее, если ее стащить с чужой тарелки. Я всерьез обрадовался, когда сумел обставить своих бывших сооснователей в рекрутинговой игре.

Наконец, с нами был Гэри.

Гэри Ву и я работали вместе в команде таргетирования, начиная с моих первых дней в Facebook. Худощавого телосложения и обычно тихий, но настойчивый при обсуждении технических вопросов, Гэри не боялся высказывать свое мнение. Единственная сцена с воплями на все помещение, которую я когда-либо заставал в Facebook, развернулась между Гэри и русским инженером, который его каким-то образом выбесил. Гэри очень серьезно относился к своей работе, и любое предложение по технологии или продукту, выдвинутое мной или кем-то еще из команды, должны были пройти ревизию Гэри. Обычно в таких ситуациях на ежедневных офисных баталиях, когда мы проходились по задачам каждого и обсуждали прогресс на текущий момент, глаза Гэри становились узкими и сфокусированными. Он выпаливал целый поток комментариев со своим ярко выраженным акцентом – обычно еще до того, как спикер заканчивал речь. Это была жесткая, но необходимая сверка с реальностью – особенно с учетом исчерпывающих познаний Гэри в рекламной системе.

Такова была моя армия. Мне казалось, что я вернулся в Y Combinator – за исключением того, что над нами нависало удушающее присутствие Facebook. Кодовым названием для проекта FBX стало «Сова». Это был первый раз, когда рекламодатели Facebook по-настоящему могли исподтишка таргетировать пользователей, будто совы в амбаре, выискивая мышей в темноте. Это было моим посвящением благородным охотникам отряда совообразных.

В качестве попутного замечания я также дал кодовое название индивидульно настраиваемым аудиториям, так как был для проекта первым менеджером по продукту. Возможно, как выражение зарождающейся антипатии я назвал его «стервятник» – проект в каком-то смысле жил за счет падали с офлайновых списков мейлов, этой придонной рыбы маркетинга. Брайан Розенталь, инженерный менеджер для индивидуально настраиваемых аудиторий, со временем повысил стервятника в звании до «орла». «Сова» и «орел»: две первые вылазки Facebook в реальное рекламное таргетирование. Два Больших Брата для зарабатывания денег.

Во имя морали – в конце концов, я был полнофункциональным менеджером по продукту – я заказал на Amazon модель совы в натуральный рост (на самом деле это было пугало для голубей). Ризман дал ей кличку Треки и усадил возле окна, на самой периферии территории FBX. Солнечная панель подпитывала небольшой электрический мотор, который поворачивал голову совы – по всей видимости, для того, чтобы отпугивать птиц. Благодаря затененному стеклу и узкому внутреннему двору в офисе было мало солнца – поэтому у мотора хватало мощности только на то, чтобы двигать головой лишь изредка. Фигура неожиданно оживала в произвольный момент, вызывая перепуганное «Черт побери!» у того, кто без предупреждения оказывался рядом.

Серьезные же требования к FBX были далеко не такими комичными, как абсурдистская выходка с пугалом для всей команды.

FBX не был всего лишь новым решением для рекламы. Это была полностью новая рекламная система, параллельная уже существующей на Facebook. У биржи должны были быть отдельные хранилища данных с миллиардами строк информации, которые отражали бы различные сделанные нами привязки этой информации к внешнему миру. Сам код FBX, в отличие от всей начинки рекламы на Facebook, должен был взаимодействовать с машинами по всему миру для совершения ставок и размещения рекламы в реальном времени, а также реагировать на ставки с той же скоростью, десятки миллиардов раз в день, сотни тысяч раз в секунду. То, насколько разными были бы создаваемые и загружаемые рекламные объявления, позволяло бы рекламодателям достичь вожделенной (и нереализуемой до FBX) возможности динамично настраивать объявления для каждого пользователя и каждой истории просмотра рекламы. Сбор статистики рекламы был скучным заданием, которое требовало скрупулезного подсчета и являлось критичным для поддержания динамики бюджетных потоков. Статистика должна была быть представлена отдельно и работать на рекламодателей и их бухгалтерские отделы. И это не говоря уже о целом наборе внешних инструментов и панелей управления для мониторинга здоровья созданного нами чудовища. Необходимо было убедиться, что ставки не сбрасываются и мы не наваливаемся на партнеров со слишком большим количеством запросов на эти ставки.

С деловой стороны, мы (здесь под словом «мы» я имею в виду свое продуктово-менеджерское высочество) должны были находить партнеров в лице компаний, занимающихся выпуском рекламного программного обеспечения, и проводить их адаптацию