Письмо психологу. Способы понять себя - Екатерина Львовна Михайлова

Почему я боюсь ходить на высоких каблуках? (Psychologies, № 102, 2014)

Мне все время кажется, что я на каблуках упаду или сломаю ногу. Мама же пилит, что я не женственная. Как избавиться от этой глупой боязни?

Василина, 21 год

Знаете, а я уверена, что ваш страх упасть и что-нибудь повредить имеет под собой основания. Я бы прислушалась к своим реальным ощущениям и поверила им, а не считала их «ерундой». И начала бы помогать, очень серьезно относясь к своим родным и единственным ногам. Им известно что-то важное, и они пытаются об этом сообщить, а от них отмахиваются. Стопа – это наша связь с землей, главная опора жизни и движении, как же можно игнорировать ее предупреждения? Допускаю, что для неприятных ощущений на каблуках есть причины. Возможно, простые и устранимые. Для начала я бы посоветовалась с хорошим ортопедом, а еще с остеопатом. Распределение нагрузки на тончайший механизм наших «задних лапок» может иметь прямое отношение к страху повредить ноги. А еще стоит попробовать йогу, пилатес, танцевальные практики и даже боевые искусства – чтобы почувствовать равновесие, поискать свою версию сбалансированного движения. Без классического балета обойдемся, черных поясов тоже не надо, но ощутить тело в движении, прочувствовать шаг, поворот, стойку – это так интересно, полезно и радостно! Все, что касается стиля, моды, так называемой женственности – потом, когда вы будете сами выбирать и высоту каблука, и прочее. Туфли служат ногам и должны знать свое место, а ваши ноги явно нуждаются в заботе и понимании.

* * *

Голоса этих писем говорят о простом и сложном, о маленьких привычках и о большой беде, о неразрешимых вопросах и «невидимых миру слезах». Но когда они звучат, как сейчас, все вместе, почему-то ощущения безнадеги и мрака не возникает.

Может быть, потому, что все эти люди думают вслух о том, как жить дальше – несмотря ни на что, вопреки или благодаря чему-то, но именно жить. Как писал в эссе «Хор» великолепный Г. К. Честертон, – «Но есть в них и общее: и там и тут человек выглядывает за пределы беды»[9]. (Конечно, это сказано не о наших авторах, но как подходит!)

Может быть, потому, что они сумели по-своему описать и объяснить, что их озадачивает, беспокоит или мучает: они себя слышат – более того, многие слышат даже не себя одних, что вообще случается нечасто. Если вдуматься, что заставляет нас точно и по-своему выражать мысль или чувство, ответ получится не такой уж простой. Делая это, мы работаем со своим внутренним миром, «проговариваем» неясное или противоречивое, «схватываем» неуловимое – но еще и верим, что кто-то может нас услышать и даже, возможно, понять. Верим, что этот «кто-то» в принципе возможен, что наш голос звучит не в полной пустоте – и это важная вера.

Может быть, потому, что они рискнули заговорить о том, чего в окружающей реальности и во внутреннем мире действительно много, и ни для кого это не секрет, но говорить об этом не принято. Причем не принято по разным причинам: одно слишком тяжело, больно, страшно, другое слишком мало и незатейливо, третье слишком обычно. А они, наши авторы, заговорили – своим голосом и о том, что для них важно.

А может быть, таково свойство хорового пения, притом любительского, не слишком стройного и уж точно – несовершенного. Как раз об этом писал Честертон.

Послушайте: из глубины прошлого века, бурного и трагического, доносится еще один голос – и наше с авторами «хоровое пение» словно услышано и понято старым мудрецом:

У хора – даже комического – та же цель, что у хора греческого. Он связывает эту, вот эту историю с миром, с философской сутью вещей. <…> Это – открытые окна в доме плача, через которые, хоть на секунду, нам открываются более мирные сцены, более широкие, древние, вечные картины. <…> Вот этого смягчения, очеловечивания мрачных историй совершенно нет у нас. <…> Надо время от времени вспоминать и о мрачной нашей цивилизации. Надо запечатлеть смятение одинокого и отчаявшегося духа, чтобы в лучшие времена нас пожалели (а может, преклонились перед нами).

Но мне хотелось бы, чтобы хоть изредка вступал хор[10].

Вот в этой главе мы с авторами и спели – как могли, зато от души. Их было слышно меньше, чем мне бы того хотелось? – но уж таков наш неумолимый журнальный рок. Знала бы, что еще вернусь к этим письмам, вела бы собственный архив. И все равно – как же рада, что вернулась!

Оказалось, что с подсказками в ответах можно вспомнить почти все: письма-то перечитывались по многу раз, где-то эта память хранилась, пока ее не разбудили. И остается надеяться, что и читатель этой книги смог хоть немного представить себе то, что ему пришлось достраивать через ответы: это было частью моей работы. Она сделана.

Светает… пора растворяться в воздухе.

Глава 9. Постскриптум (FAQ, они же ЧаВо)

Прежде чем попрощаться, отвечу на «часто задаваемые вопросы» – не из почты, а из жизни. Их всего два. Возможно, другого повода к ним вернуться не будет.

Первый вопрос: Что, действительно пишут?

Этот вопрос задают не только недоверчивые студенты. В общем-то, понятно почему.

Яркая обложка с фотографией кинодивы не ассоциируется с правдой жизни, что поделать.

Ответ: Да. Пишут.

Второй вопрос: Зачем тебе это надо, что оно дает?

Ответ получится длиннее, но он есть. И ответ будет не один – уж так я привыкла работать с вопросами. Начну с простого.

Регулярная работа на чьих-то, а не тобой придуманных условиях – отличный тренажер. Это дисциплинирует, задает ритм, заставляет собраться и войти в иную, чем обычно, роль. Жить бы в ней я не смогла – отчаянно не хватало бы главной, реальной работы, групп и клиентов, в конце концов – настоящего имени, рук-ног, движения, реальности, контакта. Но бывать в этой странной роли, подчиняясь ее правилам и находя возможность делать это по-своему, – отличное противоядие от слишком уж произвольного и «капризного» образа жизни. В реальности, например, я полностью управляю своим расписанием, – и по-своему это прекрасно, но несколько развращает. Журнал – производство, а не «творческая лаборатория». Если чем и горжусь, то тем, что за десять лет ни разу его не подвела со сроками сдачи материала.

Есть и другие ответы.

Эта работа познакомила меня с замечательными людьми, решающими невероятно трудную – возможно, не решаемую вовсе – задачу: сохранить искорку смысла