Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую травму - Мэри-Кэтрин Макдональд

неразрешимой загадкой женской истерии. Жан-Мартен Шарко, Зигмунд Фрейд, Йозеф Брейер и Пьер Жане большую часть времени проводили с такими пациентками и сделали первые шаги к пониманию природы этого явления.

В середине 1860-х годов Шарко привлек внимание к этой проблеме своими знаменитыми «лекциями по вторникам», которые собирали огромную аудиторию. Люди приходили посмотреть, как женщины, страдающие истерией, «демонстрируют» свои симптомы на сцене.

В 1895 году в своем совместном труде «Исследования истерии»[6] Фрейд и Брейер выдвинули теорию о том, что причиной истерии является травмирующее переживание. Несмотря на то, что Фрейд и Брейер – неоднозначные личности в истории психологии, их прорыв в исследовании травмы по-прежнему формирует наше представление о ней. Совершенно случайно Фрейд и Брейер обнаружили, что всегда можно отследить связь неизлечимых симптомов с тем или иным происшествием, с которым психика не справилась сразу из-за чрезмерной эмоциональной нагрузки. Тогда они предположили, что неспособность обработать неприятное событие из-за экстремальной эмоциональной реакции приводит к тому, что это событие каким-то образом застревает в психике и вызывает хронические симптомы. Они надеялись, что если помочь пациенткам пережить это событие и частично переработать невыносимые эмоции, то симптомы исчезнут. Сейчас мы принимаем эту идею как нечто само собой разумеющееся. Однако для того времени теория о том, что некое событие может нарушить систему записи и обработки данных в мозге и привести к хроническим проблемам с психическим здоровьем, была радикальной.

Жане пришел к тому же выводу независимо от Фрейда и Брейера. Он первым связал теорию диссоциации с травматическими воспоминаниями. Эта связь объясняла, почему пациентки с истерией часто пребывали в измененном состоянии сознания, ощущая себя так, словно они «вне себя». Как и Фрейд и Брейер, Жане предположил, что сильные эмоции влияют на способность разума обрабатывать то или иное переживание и заставляют его создавать воспоминание иного рода, то есть не когнитивное (умственное), а соматическое (телесное), которое проявляется в сновидениях, сверхбдительности и психопатологических репереживаниях[7].

Если бы изучение травмы и дальше проходило столь же плодотворно, как в конце XIX века, неизвестно, как далеко мы бы продвинулись сегодня. К сожалению, эта история оборвалась так же внезапно, как и началась.

Работа Шарко привлекла к себе общественное внимание, когда кто-то предположил, что испытуемые на лекциях по вторникам на самом деле не страдают от симптомов, а лишь притворяются. Жане поссорился с Фрейдом, обвинив его в плагиате своих трудов по истерии, и переключился на работу над более обширной теорией сознания. Фрейд и Брейер тем временем бросили своих пациенток, не завершив лечение, и отказались от своей собственной работы – но не потому, что теория оказалась неверна, а как раз наоборот. Они поняли, что все пациентки переживают травму, вызванную одним и тем же стрессовым фактором – сексуализированным насилием. Проблема заключалась в том, что многие пациентки были дочерьми их близких друзей и уважаемых членов общества. Фрейд и Брейер оказались не готовы взглянуть на проблему настоящей эпидемии сексуализированного насилия в среде равных и тех, кто занимал еще более высокое положение в обществе. Гораздо легче было отказаться от своей теории и от пациенток, чем защищать их.

Однако от своего метода Фрейд и Брейер не отказались. Некоторые ключевые идеи «Исследований истерии», самая примечательная из которых – «лечение разговором», вошли в основу их более поздних работ, а также всей современной психоаналитической теории и практики.

Хотя Шарко, Фрейд, Брейер и Жане пришли к пониманию того, что, вероятно, истерия возникает не в матке и не связана с избытком или недостатком сексуальной активности, она по-прежнему рассматривалась как расстройство, от которого страдают исключительно женщины. Поэтому как раз тогда слово травма начало ассоциироваться со словами слабость и дисфункция и понятиями, заключенными в этих словах. Получалось, что травма могла быть только у слабого, женственного человека, у жертвы. Как мы увидим позднее, идея о том, что травма касается только женщин и слабых мужчин, стигматизирует человека и представляет проблему для общества. А представление о том, что травма – признак слабости, с точки зрения нейробиологии и других наук и вовсе ошибочно.

Третий этап

Третий важный этап наступил тогда, когда психологам пришлось, наконец, признать, что травмирующие события влияют как на женщин, так и на мужчин. Это произошло после Первой мировой войны, когда у солдат, вернувшихся домой, начали проявляться симптомы истерии, несмотря на неоспоримое отсутствие у них матки. Благодаря этим солдатам, страдавшим от приступов измененного состояния сознания, паралича, амнезии и мутизма[8], обсуждение этих симптомов снова вернулось в область психологии. Солдат, страдавших от таких симптомов, было слишком много, и не обращать на них внимания уже было невозможно.

Теоретики по-прежнему связывали симптомы с физиологическими факторами, но уже не с маткой. Выдвигалась гипотеза о том, что постоянные взрывы орудий вызывали у солдат сотрясения мозга, что приводило к его повреждению. Так появился термин контузия: постоянные взрывы приводят к сотрясениям, отсюда и контузия.

От этой теории быстро отказались, поскольку многие солдаты, страдающие контузией, вообще не подвергались воздействию разрывных снарядов. Ученые не могли определить точную физиологическую причину симптомов и не понимали, почему далеко не все возвращались с войны в таком состоянии. Поэтому вину переложили на личные качества солдат.

Пострадать от контузии означало потерпеть неудачу. И эту неудачу связывали с гендерными категориями: если солдат проявляет эмоциональную реакцию на сражение, значит, он не состоялся как мужчина. Это значит, что он хрупок, поломан, слаб, виноват, неадекватен и вообще неполноценный человек – все эти качества ассоциировались с женщиной, страдающей истерией. Чтобы считаться достойным солдатом, нужно было либо вообще избежать подобной судьбы (и это лучший вариант), либо излечиться, избавившись от всех этих якобы женских пороков и вернув себе истинную мужскую силу. Такое предубеждение отражалось на лечении солдат, которых при помощи унижения и насилия пытались избавить от «женских» качеств и снова превратить в героических мужчин.

Несмотря на то, что травму перестали связывать с блуждающей маткой, во многих кругах она по-прежнему ассоциировалась со слабостью. Третий этап, как и первый, подошел к концу, когда психологическая теория не смогла объяснить всю сложность симптомов.

Четвертый этап

Четвертый поворотный момент в истории изучения травмы наступил примерно через сто лет после открытий Фрейда и его коллег. Тогда психологическое сообщество наконец осознало, что истерия, поражающая женщин, и военная травма, которой страдают мужчины, – один и тот же зверь. Это новое понимание травмы пришло благодаря двум вещам, которые произошли одновременно независимо друг от друга. Во-первых, после войны