Метафизика возникновения новизны - Иван Андреянович Филатов

«…творчество – понятие широкое. Все, что вызывает переход из небытия в бытие, – творчество, и, следовательно, создание любых произведений искусства и ремесла можно назвать творчеством, а всех создателей – их творцами». (Там же, стр. 135).

И если, наконец, мы возьмем расхожую фразу о том, что «бытие определяет сознание», но под Бытием будем уже понимать не нашу обыденную материально-духовную жизнь, а явление идеи-новизны в мир и обновляющее воздействия последней на сущее, то нам станет ясным, что, действительно, Бытие определяет сознание, поскольку только Бытие, то есть зарождение совершенно новых объективных идей, формирует наше сознание. Оно наполняет и обновляет наше сознание новыми идеями, мыслями и представлениями, посредством которых логика уже может манипулировать разного рода материальными и духовными объектами-сущими. Представим хотя бы на мгновение, каким бы «узким» было наше сознание не владей оно знанием, представленным ему самим Бытием, и мы сразу поймем насколько не только наше сознание, но и вся наша материально-духовная жизнь определяется и направляется Бытием.

(Более того, как мы покажем в Части 111, наша жизнь направляется не только нашим Бытием, но и, в первую очередь, Бытием социума. И поскольку наше продуктивное мышление не причастно к тому, что творится в социуме втайне от нашего сознания, то этот процесс – как и процесс творения новизны в нашем собственном бессознательном – назван нами как Бытие само по себе, то есть Бытие, к которому не причастен наш процесс манипулирования сущими на сознательном логическом уровне).

И поскольку в фундаменте как искусства, так и Бытия лежит интеллектуальная новизна, единственным представителем которой является объективная идея (как выражение самого Бытия), то, исходя из этого, можно яснее себе представить, что такое сущее. Сущее – это уже существующее, в какой бы форме – материальной или духовной – оно не было представлено. Становление сущего, которое названо «бытием» сущего, это процесс его возникновения или обновления за счет нового взгляда на его свойства и его взаимосвязи с другими объектами. Но эти взаимосвязи объектов, свойства последних и сами объекты становятся нами видимыми в новом свете только в том единственном случае, если они объединены какой-либо нами же сотворенной (обнаруженной) идее. И только идея, развернутая в мысль, обнаруживает обновленный статус объекта-сущего, новизна которого заключена в том ранее не известном взаимодействии, в которое способен вступить данный объект посредством проявления какого-либо из прежде нам известных или обнаруженных свойств.

Так что «бытие» или становление сущего – это «видимая» часть воздействия невидимого Бытия на сущее. Новое сущее – это результат такого воздействия. То есть Бытие продолжает «жить» (быть) в процессе становления сущего. Оно преобразует сущее, и процесс такого преобразования понимается нами как становление. Причем «степень» становления сущего мы можем обнаружить, если сравним новое сущее (положим, кусочек мела) с тем «старым» (известняк, послуживший основой мела), которым оно было до того как подверглось воздействию объективной идеи, в которую «старое» сущее входило одним из объектов. И не обязательно чтобы все объекты подвергались обновлению посредством то ли вступления в новые взаимосвязи, то ли использования каких-либо новых свойств. Достаточно и того чтобы эта новизна хотя бы в самой малой степени присутствовала в объективной идее.

Обновленность сущего, в какой бы форме или степени она не наблюдалась – непременный результат воздействия идеи. Запорное устройство, изобретенное в виде щеколды, это одно, а запорное устройство как хитроумный прибор, в котором использованы современные достижения науки и техники, это уже совсем другое. Но объединяет их только назначение и та новизна, которая в них заложена. И мы не можем даже сказать, какое из этих изобретений более ценно, поскольку главной ценностью является сама Новизна, не обладающая тем достоинством, которое можно было бы измерить в какой-либо шкале. Новизна сама по себе вне временна и вне ценна.

Исходя из этого, можно было бы даже сказать, что Бытие – это явление такой новизны, которую невозможно ни оценить, ни измерить в какой бы момент времени она ни появилась. Оценить можно только ту выгоду, которую она может принести, но не саму новизну. И даже идея, не нашедшая пока что какого-либо материального или духовного применения, самоценна. Как самоценной была идея атома Демокрита-Левкиппа в течение многих веков до открытия атомного строения материи.

И все же: если мы отождествили красоту с новизной и Истиной, то, фигурально выражаясь, можно сказать: сколько новизны несет в себе идея, столько в ней и красоты. Но новизна, скорее всего, характеризуется не «количеством» смысла и даже не его «качеством», а самим фактом присутствия – либо он есть, либо его нет совсем. Однако, чем отдаленнее объекты, объединенные идеей, чем они более друг на друга не «похожи» и чем экзотичнее выглядят их свойства и взаимосвязи, тем труднее создать (обнаружить, «понять») последние, тем большее удивление и удовольствие вызывает в нас эта идея, и тем большей ценностью и красотой она обладает в наших глазах.

Так что красота напрямую связана и с новизной, и с идеей, и с Истиной, и с Бытием, и с удовольствием-удивлением, и с пользой, и с целью.

И вряд ли можно согласиться с Кантом, полагавшим:

«Прекрасное есть формальная целесообразность без цели как предмет незаинтересованного удовольствия»98.

Или:

«… единственно лишь удовольствие от прекрасного есть незаинтересованное и свободное удовольствие, так как здесь никакой интерес – ни интерес (внешних) чувств, ни интерес разума – не вынуждает (у нас) одобрения»99.

Прекрасного как целесообразного без какой-либо цели просто не может быть в природе, а тем более в психической природе человека. Удовольствие, будь оно физиологического, душевного или интеллектуального свойства, не может быть бесцельным, как не может быть бесцельным любой процесс, происходящий в организме человека: чувствование, мышление, потребность в сне и пище и т. д. А тем более разве можно говорить о «формальной целесообразности» прекрасного «без цели», когда наше психическое восприятие прекрасного буквально вынуждает нас к общению с произведением искусства. Интерес наш к искусству таков, что неудовлетворение его, скорее всего, было бы связано с нарушением, по крайней мере, душевного здоровья. И еще неизвестно к каким негативным последствиям приводит неудовлетворение интереса к искусству. Эта область – еще неизведанная земля. Так что только печальным заблуждением можно признать тот факт, что некоторые мыслители, вслед за Кантом, стали характеризовать эстетическое удовольствие как удовольствие, не связанное ни с какой-либо целью, ни с каким-либо даже интересом. Искусства для искусства просто не может быть, как не может быть поглощения пищи ради процесса поглощения. Наша беда не в