Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Грегори Бернс

Если посмотреть на карту эмоций, будет очевидно, что и положительные эмоции, и отрицательные чаще ассоциируются с ощущениями в груди и в животе. И хотя эта корреляция не дает ответа на вопрос, что же все-таки причина, а что следствие, она ставит перед нами другой вопрос: почему эмоции вообще воспринимаются как телесные ощущения? В теле действительно что-то происходит? Или это все игра воображения?

Судя по всему, верно отчасти и то и другое. Все эти состояния сильного возбуждения роднит между собой выброс гормонов в кровь. Гормоны стресса, такие как эпинефрин (он же адреналин) и кортизол, оказывают масштабное воздействие на все тело. Если вам по несчастливому стечению обстоятельств когда-либо требовался укол эпинефрина для устранения острой аллергической реакции, вы знаете, как ощущается прилив чистого адреналина. Сердце начинает бешено стучать – словно барабан, пробивающий путь из грудной клетки на свободу, как утверждают некоторые. В 1920-х гг., когда адреналин только научились изолировать, согласившиеся испытать его действие на себе добровольцы говорили, получив укол, что сердце будто исполняло бесконечную партию ударных в «Болеро» Равеля. Всех била неконтролируемая дрожь. Нескольких испытуемых охватил сильнейший беспочвенный страх, внушавший им, что они вот-вот умрут{29}.

Поскольку адреналин вызывает самые настоящие физические изменения по всему телу, внутренние органы это воздействие ощущают. Но мозгу по-прежнему приходится истолковывать эти ощущения, как и любое другое восприятие. Однако, в отличие от восприятия внешнего мира, проверить внутренние ощущения обычно не представляется возможным. Когда человек говорит, что у него бабочки в животе, мы понимаем – это метафора, но проверить, действительно ли у него внутри что-то трепещет, не можем, остается только верить ему на слово. Тогда как утверждение типа «У этого цветка красивый оттенок красного» мы можем проверить мгновенно.

Психолог Лиза Фельдман Барретт доказывает, что универсальных эмоций не существует в принципе{30}. Согласно ее теории, человек конструирует эмоцию на основе интерпретации своих ощущений. Эта интерпретация проистекает как из предшествующего опыта, так и из лексикона, которым человек оперирует, описывая различные эмоции. Таким образом, мы можем испытывать только те эмоции, для которых у нас существует наименование, а значит, эмоции у нас не врожденные, а усваиваемые. Еще одна ключевая особенность теории Барретт – она не локализует эмоции в каких-либо конкретных областях мозга.

Поскольку решающую роль в теории Барретт играет словесное обозначение эмоций, получается, что ни одно животное, равно как и неговорящий человек, их испытывать не может. Однако это плохо согласуется с повседневными бытовыми наблюдениями за собаками и кошками, определенно испытывающими и тревогу, и страх. То же самое касается неговорящих младенцев. Нейробиолог Яак Панксепп предлагает иную точку зрения на эмоции, противоположную версии Барретт{31}. На протяжении всей своей 50-летней научной карьеры Панксепп изучал выражение эмоций у животных и доказывал существование у любого из них семи базовых систем – гнева, страха, паники, вожделения, заботы, игры и поиска. Кроме того, Панксепп полагал, что каждая из эмоций возникает в результате активности «своей», отдельной нейрональной сети в мозге и нейромедиаторов. Так, например, за заботу отвечает окситоцин, а за гнев – нейромедиаторы глутамат и субстанция P. Еще он считал всякого, кто до сих пор верит в теорию эмоций Джеймса – Ланге, идиотом{32}.

Учитывая, насколько важны эмоции для выстраиваемых нами нарративов, полезно будет разобраться, зачем они вообще возникли в ходе эволюции. Чарльз Дарвин подметил, что у многих животных выражение эмоций очень схоже с их выражением у человека, а значит, эмоции должны выполнять некую общую для всех нас функцию{33}. Возьмем, например, голод. Хотя его обычно не причисляют к эмоциям, голод – это физиологическое состояние, вынуждающее человека переориентировать свое поведение на поиск еды. Это не рефлекс, поскольку он не связан ни с какой конкретной двигательной реакцией. Это скорее изменение курса. Аналогично, только с противоположным вектором, действует и страх, заставляя ощущающего его бежать (или застыть на месте). Такую гипотезу отстаивает нейробиолог из Калифорнийского технологического института Ральф Адольфс, занимая промежуточную позицию между Барретт и Панксеппом{34}. Объяснение его выглядит довольно убедительно, поскольку предполагает у эмоций эволюционную ценность. Как утверждает Адольфс, «эмоции развились, чтобы дать нам возможность справляться с проблемами, которые ставит перед нами окружающий мир, более гибко, чем позволяют рефлексы, но при этом не требуя абсолютной гибкости произвольных, намеренных действий».

Я уделяю эмоциям так много места, потому что они играют центральную роль в нашем повседневном опыте и уже по одной этой причине принципиально важны для нашего самовосприятия. Если события составляют сюжет историй, которые мы выстраиваем в голове, то эмоции – это что-то вроде саундтрека. Во многих языках центральная роль эмоций выражена буквально – в том, как мы сообщаем о своих чувствах. «Я рада», «Я счастлив», «Я влюблен». Конечно, можно сказать и «Я чувствую себя счастливым», но это уже немного другое. Ощущая что-то, вы подключаете систему осязания и при помощи байесовского вывода классифицируете свое ощущение. Но, говоря «Я + эмоция», вы преображаетесь. Вы сами становитесь этой эмоцией. А поскольку существует не меньше ста различных эмоций, у человека может быть не меньше ста разных вариантов себя.

Может показаться, что противопоставление «быть» и «чувствовать» не более чем грамматические тонкости, но достаточно проделать одно простое упражнение, и вы сами увидите разницу. В следующий раз, когда вы будете злиться или огорчаться, попробуйте сказать не «Я зол», а «Я чувствую себя злым». Вы сразу заметите, насколько второе слабее и менее внятно. «Чувствовать» эмоцию – это более нейтральная оценка вашего внутреннего состояния. Если немного постараться, можно даже изолировать это ощущение, очистить его до голого перцептивного ядра. Можно воспользоваться данным приемом, если вы склонны к тревожности, в таких случаях он творит настоящие чудеса. Когда почувствуете нехорошее посасывание под ложечкой, не говорите себе «Я в панике», а проанализируйте ощущение, как врач, прощупывающий больные места. От чего тревога снижается, а от чего усиливается? Похожа она на голод? На что-то еще? Этот прием требует разъединиться со своим телом, отделиться от него. Можете даже представить, будто парите над своей физической оболочкой и смотрите на нее сверху вниз.

В предыдущей главе я упомянул, что идеальный байесовский мозг должен прослеживать все, что с ним происходит. Как позволяют предположить данные исследований, чем менее определенна входная сенсорная информация, тем больше мозгу приходится полагаться на предшествующий опыт. А если опыта нет и вы что-то истолкуете неправильно? Такие случаи относятся к погрешностям восприятия, или перцептивным ошибкам. Подобные ошибки играют, как выясняется, немаловажную роль в выстраивании мозгом отображения окружающего мира и, если говорить о внутреннем восприятии, отображения