Огни в море - Микель Рейна

ее за руку, но эта ласка не принесла утешения; Мэри-Роуз вздрогнула, как от пронзительной боли, и рывком высвободила руку. Ее охватило отвращение; было невыносимо видеть мужа так близко.

– Мы не должны падать духом, – прозвучали слова Гарольда.

Мэри-Роуз резко повернулась к нему, глаза ее покраснели от слез. Ее слепила такая же ярость, с какой волны денно и нощно набрасывались на остров, исподволь разрушая его.

– Он никогда не вернется! – выкрикнула она, надсаживая горло. – Понимаешь, никогда!

Эхо ее голоса острыми лезвиями отскакивало от стен ущелья; Мэри-Роуз растворилась в рыдании. Гарольд попытался обнять жену, но она оттолкнула его с такой силой, что он упал навзничь на глинистую землю, поломав кусты.

– И это ты виноват! Ты!

Мэри-Роуз побежала вниз по склону, не разбирая дороги, стараясь спастись от горя и эха пропитанных ядом слов, но они стаей голодных волков неотрывно преследовали ее. Капли дождя высохли на ее коже, и она почувствовала, что ярость укрылась в каком-то недосягаемо глубоком уголке ее существа и дает о себе знать только резким запахом перекопанной земли. Открыв глаза, она увидела перед собой десятки разросшихся кустов ярко-малиновых и лиловых гортензий, окружавших большой некрашеный деревянный дом.

– Тебе какой цвет больше нравится? – прозвучал голос за спиной.

Мэри-Роуз обернулась: Гарольд стоял рядом с банками краски. Он изменился, из глаз исчез привычный блеск, а в черных поредевших волосах обнаружилась проседь. Мэри-Роуз рассматривала цвета: небесноголубой, оливково-зеленый и ярко-желтый. Этот последний цвет был точь-в-точь того оттенка, которым, как маяк в ночи, сияла комната Дилана. Мэри-Роуз вспомнила снующих по гортензиям светлячков; те же самые гортензии она посадила вокруг дома в Сан-Ремо. И это развеяло все сомнения – именно такого цвета и должен быть дом.

Мэри-Роуз подошла ближе и дотронулась до банки с желтой краской. Она тут же взорвалась сотнями светлячков, которые заметались вокруг беспокойными искорками. Мэри-Роуз покачнулась, ей стало дурно. Крохотные желтые точки исчезли, теперь впереди расстилалось бескрайнее море, казалось, принадлежащее ей одной. Дикий пейзаж, нетронутый и неизведанный.

Подняв глаза, она увидела на фоне чистейшего синего неба два больших белых паруса, которые раздувались и опадали, подобно гигантским легким. Мэри-Роуз глубоко вздохнула, а свежий ветер нежно перебирал ее длинные седые волосы. Босыми ногами она стояла на лакированном дощатом настиле; и внезапно стало ясно, где она находится. Здесь ей никогда не доводилось бывать, это место хранилось не в воспоминаниях, а в мечтах. Она стояла на корабле, который они когда-то строили, безымянном корабле, так никогда и не покинувшем гавань. Умом Мэри-Роуз понимала, что этого не может происходить в действительности, но все же почувствовала себя счастливой. Она ощутила, как сила парусника неодолимо влечет ее вперед, но в этот момент чудовищный грохот эхом завибрировал во всем ее теле.

Вновь раздалось пение старухи; этот звук, казалось, исходит из самих досок палубы, создавая разрушительное давление. В нескольких метрах от Мэри-Роуз свободно и бесцельно из стороны в сторону крутился штурвал, а на нем плясал светлячок. Мэри-Роуз рванулась к рулю, но он продолжал свое безумное вращение; она уже почти схватилась за рукоятку, как вдалеке прозвучал чей-то смех. «Кирима?» – вскрикнула она.

Корабль сильно тряхнуло, и вода начала заливать ее босые ступни. Мэри-Роуз снова закричала, но уже не смогла услышать отголосков того смеха. Ей чудилось, что весь мир утонул в вибрации песнопения и звуке ломающейся в щепки древесины. Гром прогремел вновь, корабль жалобно застонал, и под ногами Мэри-Роуз разверзлась огромная пробоина. Из глубины сквозь образовавшееся отверстие всплыли тысячи пузырьков; вода стала подниматься быстрее. Снова раздался смех, и на миг Мэри-Роуз оцепенела: это был смех не Киримы, это был смех… «Дилан!!!» – с трудом вымолвили ее непослушные губы. Корабль накренился, и Мэри-Роуз схватилась за руль. «Дилан, я здесь!» – в отчаянии призывала она. Рядом продолжал плясать светлячок, согревая своим теплом ее руки, грудь и лицо. Казалось, в одно мгновение исчезли лед, боль и ярость, отравлявшие ее жизнь. Мэри-Роуз почувствовала себя сильной, уверенной, способной взять любой курс. Ее намертво вцепившиеся в штурвал руки были полны ощущения свободы. Жар нарастал, желтый свет начинал слепить.

Слишком много света, слишком много тепла. Через секунду Мэри-Роуз проснулась.

В испуге она подскочила на ложе из одеял, до конца не понимая, что это – явь или еще сон. Ее ослепил мощный свет.

– Извините за беспокойство, – произнес чей-то хриплый голос.

Назойливый луч, наконец, сдвинулся с ее лица; перед входом в чум обозначился силуэт Амака с факелом в руке. Вокруг его узких глаз запали тени, казавшиеся еще глубже в свете пламени.

– Что случилось? – спросил Гарольд, подходя ближе.

– Понимаю, что сейчас слишком рано, – объяснил Амак, – но я пришел узнать, не хочешь ли ты пойти со мной на рыбалку.

Гарольд не колебался ни секунды.

– Да, конечно, иду, – тут же ответил он.

У Мэри-Роуз ломило виски, но, несмотря на полный сумбур в мыслях, эти слова мигом вернули ее к действительности, словно ей дали пощечину.

– Отправляемся через пятнадцать минут, – объявил Амак.

Он вышел, закрыв за собой полог, и помещение вновь погрузилось в непроглядную темень.

– Ты ведь шутишь, да? – спросила Мэри-Роуз из темноты.

Гарольд вздохнул и уселся рядом с женой. В сумраке они не видели лиц друг друга.

– Я должен идти, – прошептал он.

– Должен идти? – переспросила она уничижительным тоном. – Ведь совсем недавно…

И не закончила фразу, стараясь сдержать боль при воспоминании о неподвижном теле Киримы, на которое отец малышки дрожащими руками бросал комки снега. В голове прозвучал отзвук смеха на палубе корабля.

– Думаешь, Амак забыл? – сказал Гарольд. – Именно поэтому я и должен идти с ним, Рози. Это самое малое, что я могу сделать для отца, потерявшего своего ребенка.

Через секунду он встал и шагнул в открытую щель входа. Мэри-Роуз осталась одна, окутанная мраком, сгущавшимся вокруг нее. Лай собак и скрип полозьев удалялись, теряясь вдали.

Прорубь

Собаки надсадно дышали, ускоряя бег по мере удаления от стоянки. Гарольд обернулся и увидел, как их чум постепенно скрывается за шлейфом снега и инея, тянущимся за нартами. Ему еще удалось разглядеть, что от жилища отделяется чей-то силуэт, едва различимое серое пятнышко – он безошибочно определил, что это Мэри-Роуз. Еще через мгновение весь лагерь исчез в тумане, и Гарольд ощутил острый укол вины за то, что так внезапно покинул жену.

Оглядевшись, он обнаружил, что вокруг нет совершенно никаких ориентиров, глазу не за что зацепиться. Повсюду царила белизна; бесконечная белая патина, в которой небо и земля сливались в