Огни в море - Микель Рейна

и ценный, что от него нельзя отказаться, не нанеся обиду. Они с опаской попробовали угощение, которое оказалось на удивление вкусным. И даже очень вкусным.

Таланты Аги не ограничивались кулинарией; со временем Грейпсы поняли, что в местном сообществе она выполняет обязанности знахарки или целительницы. Однажды вечером, после ужина, они поднялись, чтобы отправиться к себе; Мэри-Роуз споткнулась о шкуру и вновь почувствовала слабую боль в колене. Коротко вскрикнув, она вновь опустилась на место. Ага подошла к ней и осмотрела сустав, сгибая колено влево и вправо и внимательно следя за реакцией Мэри-Роуз.

– Ты продолжаешь прикладывать мазь, которую я тебе дала? – спросила Ага.

– Она закончилась пару дней назад, – объяснила Мэри-Роуз, – но мне уже было не больно.

Ага поджала губы, словно раздумывая. На следующее утро, когда супруги вместе с Киримой пришли в главный шатер, Ага сидела в углу; перед ней на длинной доске стояла кустарного вида ступка, в которой она растирала какие-то снадобья. С тех пор как Грейпсы оказались в этой бесплодной ледяной пустыне, они не видели ни единого растения, однако темный деревянный сундук под рукой у Аги был полон пузырьков с разнообразным содержимым: сухие листья, кусочки изогнутых рогов, студенистые хрящи… Вскоре Ага протянула Мэри-Роуз новую склянку с мазью, и через несколько дней сеньора Грейпс окончательно забыла о своем недуге.

Кирима начала обучать их своему языку.

– «Ирник» – это сын, «паник» – это дочь, – говорила она, указывая на двух щенят.

Гарольд и Мэри-Роуз покорно повторяли за ней каждое слово, стараясь запомнить произношение, но всякий раз, когда пытались блеснуть знаниями перед остальными членами семьи, слышали вокруг себя громкий хохот, вгонявший их в краску.

Дни текли незаметно, постепенно ускоряясь; вместе с ними в душе у супругов Грейпс поселилось еле заметное, хрупкое чувство вины. Им было неловко, что нечем отблагодарить всех этих людей за то, что они делают для них; местные жители, члены общины, почти ничего не имели сами, но без малейших колебаний делились тем немногим, что было в их распоряжении. По сравнению с жизнью в этих местах их существование в СанРемо представлялось роскошным и легкомысленным. Здешние жилища не были загромождены массивной, неподъемной мебелью, на стенах не красовались написанные маслом идиллические пейзажи; любой предмет непременно имел какое-то практическое значение, необходимое для выживания. Во всем лагере не было ни горячей воды, ни электричества. Нужное для питья, готовки и умывания количество воды получали, растапливая свежий снег, а электричество заменяли костры и факелы. Свернувшись клубком на шкурах в своем чуме, Гарольд со злостью вспоминал, как по собственной глупости рисковал жизнью ради маленькой лампочки. Она вспыхнула посреди ледовой пустыни, ослепив их в темноте. Вспомнил он и то, как медленно подошел к мигающей лампочке и погасил ее. В это мгновение на ночном небе засияли золотые огни – самое прекрасное, что ему доводилось видеть.

И в эту секунду сквозь щель в шкурах он услышал чей-то робкий голосок. Это была Кирима. Так же, как и теперь, каждое утро она приходила их будить.

Большая Брешь

Гарольд и Мэри-Роуз в сопровождении Киримы вошли в большой шатер. Девчушка ловко пробралась среди устилавших пол шкур и одеял и одним прыжком приземлилась на привычное место. Вокруг очага в отсветах пламени виднелись силуэты Амака, Аги и Уклука.

Грейпсы подошли ближе, чтобы поздороваться со всеми, и уселись у костра, на свободное место между малышкой и отцом семейства. От запаха вареной трески в животах у супругов заурчало. Ага протянула им миску с двумя кусками рыбы, и они молча приступили к еде; слышалось лишь потрескивание огня, языки которого лизали дно котелка. Собственно, ничего необычного в этом не было: в утренние часы никто не отличался особой словоохотливостью. Однако на сей раз молчание слишком затянулось – определенно что-то назревало.

Гарольд украдкой посмотрел на Амака – тот не притронулся к пище. Его взгляд был устремлен на огонь; длинные, глубокие морщины бороздили обветренный лоб. Амак глубоко вздохнул, и Гарольд – чтобы хозяин не заметил, что за ним наблюдают, – уткнулся в свою тарелку.

– Сегодня ночью мы с сыном отправляемся на рыбалку, – медленно проговорил Амак.

При этих словах Кирима заерзала на подушке.

– А мне можно с вами? – взмолилась она, не успев прожевать рыбу.

– Ты будешь только мешать! – проворчал Уклук.

Кирима поспешно проглотила кусок и хмуро взглянула на брата.

– Это потому, что вы мне не даете ничего делать! – Она перевела глаза на отца и продолжила: – Ну пожалуйста, вы уже так давно меня с собой не брали!

Гарольд и Мэри-Роуз видели, как малышка влажными от волнения глазами смотрит то на отца, то на мать, ожидая ответа. На миг ее быстрый и живой взор всколыхнул в душах Грейпсов былую боль, так что они еле сдержали подступившие слезы; к счастью, ни Амак, ни Ага не обращали на них внимания, безмолвно переговариваясь взглядами.

– Ты ведь знаешь, что рыбачить на припае опасно, Кирима, – спокойно проговорила Ага. – Не думаю, что это подходящее занятие для такой маленькой девочки…

Кирима закатила глаза и откинулась назад, словно ей уже надоело в сотый раз слушать одно и то же.

– Мне уже почти семь! В моем возрасте Уклук уже помогал тебе прорубать лед!

– Я был в два раза сильнее тебя, и мускулы у меня были крепче! – возмутился брат.

Грейпсы не могли сдержать улыбку, когда лицо девочки покраснело от злости, точно так же, как и лицо ее отца в день знакомства. Вне всяких сомнений, Кирима унаследовала отцовский темперамент, но, помимо того, от матери ей досталось умение держать его под контролем. Она сделала глубокий вздох и притворилась, будто не слышала слов брата.

– Вы же сами говорили, что неправильно относиться ко мне по-особенному только из-за того, что я девочка, – заявила она, скрывая предательскую дрожь в голосе.

Амак вздохнул и озабоченно посмотрел на дочку, но ее улыбка и живой взгляд способны были смягчить даже каменное сердце; он оттаял и наконец улыбнулся.

– Ты никогда не сдаешься, правда? – спросил Амак, пристально глядя дочке в глаза.

Личико Киримы расплылось в широченной улыбке, и она энергично закивала. Амак искоса взглянул на жену – ей, похоже, эта идея не слишком нравилась, но она согласилась.

– Ладно, пойдешь с нами, – промолвил Амак. – Но при условии, что, когда мы вернемся, ты поможешь матери упаковать вещи для похода.

При слове «поход» улыбки медленно сползли с лиц Гарольда и Мэри-Роуз. Не дав им возможности задать вопрос, Амак заговорил сам:

– Время пришло, – произнес он, не