Ха Джун Чхан - 23 тайны: то, что вам не расскажут про капитализм

Некоторое время создавалось впечатление, что финансовая экспансия Исландии проходит с невероятным успехом. Некогда тихое финансовое болото, печально известное своим избыточным регулированием (фондовый рынок был открыт в стране только в 1985 году), Исландия преобразилась в один из энергичных центров зарождающейся глобальной финансовой системы. С конца 1990-х годов Исландия развивалась необычайными темпами и к 2007 году стала пятой богатейшей страной мира (после Норвегии, Люксембурга, Швейцарии и Дании). Казалось бы, выше только небо.

К несчастью, после мирового финансового кризиса 2008 года исландская экономика потерпела крах. В то лето все три ее крупнейших банка обанкротились и были взяты под государственное управление. Дела пошли так плохо, что в октябре 2009 года «Макдональдс» решил уйти из Исландии, низведя ее для себя на обочину глобализации. К моменту написания этой книги (начало 2010 года), экономика страны в 2009 году, по оценке МВФ, падала с темпами в 8,5% — самым высоким уровнем снижения производства среди богатых стран.

Рискованность безудержной финансовой активности Исландии с конца 1990-х годов становится все более очевидной. В 2007 году банковские активы достигли эквивалента 1000% ВВП, что в два раза выше, чем в Великобритании, стране с одним из самых развитых банковских секторов в мире. Финансовая экспансия Исландии подпитывалась и иностранными займами. К 2007 году чистая сумма внешнего долга (внешняя задолженность минус иностранные займы) достигла почти 250% ВВП, взлетев с 50% ВВП в 1997 году. Страны рушились и при гораздо меньшей задолженности — на пороге азиатского финансового кризиса 1997 года в Корее иностранный долг составлял сумму, равную 25% ВВП, а в Индонезии — 35% ВВП. Кроме того, вскрылся сомнительный характер финансовых сделок, стоящих за исландским экономическим чудом: очень часто основные заемщики в банках были акционерами тех же самых банков.

НОВЫЙ ДВИГАТЕЛЬ РОСТА?

Почему я столько времени трачу на рассказ о маленьком островке с населением чуть более 300 000 человек, где даже нет железнодорожного вокзала и закусочных «Макдональдс»? Так ли важны его подъем и падение? А потому, что Исландия воплощает в себе все недостатки главенствующей сегодня точки зрения на финансы.

Какой бы необыкновенной ни показалась история с Исландией, в последние десять-двадцать лет не она одна подстегивала экономический рост приватизацией, либерализацей и открытием финансового сектора. Еще одним финансовым «узлом», применяя ту же стратегию, попыталась стать Ирландия. В 2007 году ее финансовые активы достигли 900% ВВП. Подобно Исландии, Ирландия также испытала серьезный спад во время мирового финансового кризиса 2008 года. На момент написания книги ирландская экономика, по оценке ВМФ, сократилась в 2009 году на 7,5%. Латвии, еще одной стране, также пожелавшей стать финансовым «узлом», досталось еще сильнее. Финансовый бум в стране оборвался резким падением, и после коллапса ее экономика, по оценке МВФ, упала в 2009 году на 16%. Дубай, самопровозглашенный финансовый «узел» Ближнего Востока, продержался чуть дольше европейских соперников, но тоже выбросил белый флаг, объявив в ноябре 2009 года мораторий на погашение задолженности для своих главных государственных промышленных групп.

Только недавно, до того, как эти страны «отпали от благодати», их экономики приводили в пример как новую финансово-ориентированную бизнес-модель для стран, желающих достичь успеха в эру глобализации. Еще в ноябре 2007 года, когда над международными финансовыми рынками стремительно сгущались тучи, видный британский политический экономист Ричард Порте и исландский профессор Фридрик Балдурссон торжественно провозгласили в докладе торгово-промышленной палате Исландии: «В целом, интернационализация исландского финансового сектора — примечательная история успеха, которую хорошо бы перенять всем рынкам»{53}. Для кого-то даже недавнего краха Исландии, Ирландии и Латвии оказалось недостаточно, чтобы отказаться от модели финансово-ориентированной экономики. В сентябре 2009 года Турция объявила, что приступает к реализации ряда мер, которые превратят ее в еще один «финансовый узел» Ближнего Востока. Даже правительство Кореи, страны, традиционно имеющей сильные позиции в производственном секторе, проводит политику, направленную на превращение страны в «финансовый узел» Северо-восточной Азии. Правда, после краха Ирландии и Дубая, которые Корея надеялась взять за модель, энтузиазма у нее поубавилось.

То, чем занимались Исландия и Ирландия, к сожалению, оказалось лишь крайними проявлениями экономической стратегии, осуществляемой многими странами: это стратегия роста, основанная на финансовой дерегуляции. Впервые данная стратегия была применена Соединенными Штатами и Великобританией в начале 1980-х годов. Великобритания в конце 1980-х годов вывела свою программу финансовой дерегуляции на новые обороты, при помощи так называемой дерегуляции «большого взрыва», и с тех пор гордится своей моделью «облегченного» регулирования. США не отставали, и в 1999 году отменили закон Гласса — Стиголла от 1933 года, разрушив, тем самым, стену между инвестиционной банковской деятельностью и банковским обслуживанием коммерческих организаций. Этот законодательный акт формировал американскую индустрию финансовых услуг со времен Великой депрессии. Примеру США последовали многие другие страны.

Что побуждало все новые и новые страны брать на вооружение стратегию роста, основанную на дерегулировании финансов? Дело в том, что при подобной системе легче получить прибыль от финансовых операций, чем от других видов экономической деятельности — по крайней мере, так казалось до кризиса 2008 года. Исследование двух французских экономистов, Жерара Дюмениля и Доминика Леви — одно из немногих, где отдельно рассматриваются нормы прибыли финансового и нефинансового секторов, — показывает, что в США и во Франции за последние два-три десятилетия нормы прибыли в финансах оказались гораздо выше, чем в реальном секторе{54}. Согласно этой работе, в США, с середины 1960-х по конец 1970-х годов, норма прибыли для финансовых компаний была ниже, чем для нефинансовых. Но после финансовой дерегуляции в начале 1980-х годов норма прибыли финансовых фирм показывала постоянную тенденцию к повышению, колеблясь от 4 до 12%. С 1980-х годов она все время была существенно выше, чем в нефинансовых фирмах, в которых норма прибыли составляла 2–5%. Во Франции норма прибыли финансовых корпораций с начала 1970-х по середину 1980-х годов оказалась даже отрицательной (для 1960-х годов данные не приводятся). Однако после финансовой дерегуляции в конце 1980-х годов она начала расти и к началу 1990-х догнала норму прибыли нефинансового сектора, когда оба показателя были около 5%, а к 2001 году поднялась до уровня свыше 10%. Напротив, норма прибыли французских нефинансовых компаний с начала 1990-х годов падала, опустившись к 2001 году примерно до 3%. В США финансовый сектор стал столь привлекательным, что даже многие промышленные компании, по сути, превратились в финансовые. Видный американский экономист Джим Кротти подсчитал, что отношение финансовых активов к нефинансовым, принадлежащим нефинансовым корпорациям в США, поднялось примерно с 0,4 в 1970-х годах до почти 1 в начале 2000-х годов{55}. Даже такие компании, как «Дженерал электрик», «Дженерал моторс» и «Форд» — некогда символы американской промышленной славы — были «финансиализированы» постоянным расширением их финансовых рычагов. При этом падали объемы их основного вида деятельности, промышленного производства. К началу XXI века эти промышленные компании получали большую часть своих прибылей благодаря финансовым операциям, а не основному роду деятельности — промышленному производству (см. Тайну 18). Например, в 2003 году 45% прибыли компания «Дженерал электрик» получила от «Дженерал электрик кэпитал». В 2004 году 80% прибыли «Дженерал моторс» были получены через финансовое подразделение корпорации — GMAC, а «Форд» с 2001 по 2003 год всю свою прибыль получал от «Форд финанс»{56}.