Ручир Шарма - Прорывные экономики. В поисках следующего экономического чуда

Ознакомительный фрагмент

И это отнюдь не сезонное, кратковременное явление. На протяжении нескольких десятилетий рост развивающихся рынков обеспечивался за счет кардинальных изменений в динамике экономического развития, и теперь основные законы экономического притяжения уже начали тянуть Китай, Россию, Бразилию и ряд других крупных развивающихся рынков обратно к земле. В первую очередь речь идет о законе больших чисел, гласящем, что чем вы богаче, тем труднее вам увеличивать свое богатство прежними быстрыми темпами.

Китай и многие (хоть и не все) другие крупные развивающиеся страны пользуются ориентированной на экспорт моделью роста, похожей на те, которые применялись в предыдущие десятилетия в Японии, Южной Корее и на Тайване. Как только доходы на душу населения достигали среднего уровня (по определению Всемирного банка данный показатель составляет 4 тысячи долларов и выше в текущем долларовом эквиваленте), темпы роста всех этих успешных экономик замедлялись с 9–10-процентного уровня до 5–6-процентного. Япония наткнулась на эту стену в середине 1970-х, Тайвань и Южная Корея в следующие два десятилетия соответственно. Обратите внимание на то, что речь в данном случае идет о самых успешных примерах в истории экономического развития и, следовательно, о наилучшем возможном сценарии, что в очередной раз подтверждает неизбежность замедления темпов роста в Китае.

Во всех трех упомянутых выше случаях главным предупреждающим сигналом надвигавшегося замедления темпов развития стало явление, называемое экономистами структурной инфляцией. Характеризуется оно резкой активизацией требований работников о повышении заработной платы и свидетельствует о том, что бездонные трудовые ресурсы, обеспечивавшие работающие на экспорт предприятия персоналом с минимальными затратами на рабочую силу, иссякли и их более не существует. Китай достиг среднего уровня доходов на душу населения (4 тысячи долларов) в 2010 году, как раз когда по стране прокатилась последняя на тот момент вспышка серьезных забастовок с требованием повышения зарплаты. И несмотря на это, многие наблюдатели по-прежнему предпочитают верить, что страна способна перескочить через 4000-долларовый барьер на почти двузначной скорости.

В то же время, следует сказать, западные инвесторы утратили веру в динамизм США и Европы и, частично от отчаяния, все чаще обращают взор на Восток и Юг. В 2009 и 2010 годах сотни миллиардов долларов были вложены в фонды, инвестирующие преимущественно в формирующиеся рынки, то есть в учреждения, которые практически не проводят различий между Польшей и Перу, Индией и Индонезией. Такая «макромания» – то есть одержимость глобальными макротенденциями – базируется на предпосылке (которая верна только в периоды экономического бума, да и то лишь кратковременно), что при оценке того или иного конкретного класса активов достаточно знать об основных, самых массовых и мощных подвижках в мировой экономике. В результате такого подхода курсы акций основных развивающихся рынков менялись и варьировались все более и более синхронно. В первой половине 2011 года разница между фондовыми рынками развивающегося мира с наилучшей и наихудшей эффективностью составляла всего 10 процентов – рекордно низкий показатель и четкий индикатор стадного поведения инвесторов.

Точно такую же ошибку мир совершил в преддверии азиатского кризиса 1997–1998 годов, когда всех без исключения так называемых экономических тигров[5] считали, в той или иной мере, очередной Японией. Наслушавшись аналитиков с Уолл-стрит и начитавшись экономических бестселлеров, сегодня многие придают огромное значение идеям переноса богатства с Запада на Восток и неизбежного «сближения» богатых и бедных наций, то есть теории, что средний доход развивающихся стран быстро догоняет соответствующий показатель процветающих государств. Но это лишь отличный маркетинговый трюк, искажающий реальность, истина же заключается в том, что формирующиеся рынки совершенно не похожи друг на друга.

Начнем с того, что, например, такие страны, как Россия, Бразилия, Мексика и Турция, имеющие средний доход на душу населения более 10 тысяч долларов, обладают значительно более скромным потенциалом роста, нежели Индия, Индонезия или Филиппины, где этот показатель составляет менее 5 тысяч долларов. При этом высокие доходы не всегда означают технологическую мощь государства: Венгрия, например, относится к тому же классу доходополучателей, что Бразилия и Мексика, однако к широкополосной беспроводной связи сегодня имеют доступ 90 процентов венгров и только 40 процентов бразильцев и мексиканцев.

Сильно варьируется и долговое бремя развивающихся рынков – например, в традиционно успешных развивающихся странах, таких как Китай и Южная Корея, нагрузка по кредитам физических и юридических лиц соотносительно с ВВП не меньше, чем во многих проблемных развитых экономиках. Типичный кореец имеет в среднем более трех кредитных карт, в то время как в Бразилии одна карточка есть даже не у каждого третьего. По-разному проявляется также и чувствительность наций к проблемам на Западе. Многие азиатские рынки по-прежнему рассчитывают прежде всего на экспорт товаров на Запад, а вот многие государства Восточной Европы, напротив, в деле финансирования экономического роста все больше полагаются на западные инвестиции.

Не все деревья вырастают до неба

Огромные деньги продолжают потоками вливаться в формирующиеся рынки, несмотря на практически полное прекращение реформ, благодаря которым в первую очередь бедные страны встали на новый путь развития. С тех пор как Дэн Сяопин в начале 1980-х годов начал экспериментировать с реформами свободного рынка, Китай проводил серьезные реформы каждые четыре-пять лет, и каждое нововведение приводило к очередному всплеску экономического роста, однако на сегодня этот цикл себя исчерпал.

Легкомысленная вера в светлое будущее развивающихся рынков базируется еще и на игнорировании крайне низких шансов на успех в этом деле. Долгосрочный и быстрый экономический рост доступен очень немногим странам. Согласно моим исследованиям, начиная с 1950 года в среднем лишь треть развивающихся рынков смогли поддерживать стабильный рост в среднем на 5 процентов в течение десяти лет подряд. Менее четверти сумели сделать это на протяжении двух десятилетий и только каждая десятая – в течение трех десятков лет. Лишь шесть стран устойчиво росли сорок лет, и всего две – пятьдесят. Следует также отметить, что за прошедшее десятилетие список стран, сумевших сохранить 5-процентные темпы экономического роста, за исключением Китая и Индии, полностью обновился, от Анголы до Танзании и от Армении до Таджикистана. Ротация этого списка происходит постоянно. Большие гонки бедных наций, изо всех сил стремящихся догнать богатые, никогда не идут по прямому или непрерывному маршруту: очень часто лидеры вдруг оказываются в хвосте, соперники выбывают из состязания, отставшие чудесным образом вырываются в первые ряды. По сути, во многих смыслах «процент банкротств» среди стран не ниже, чем среди акций. Очень немногие лидеры способны сохранять свои лидерские позиции в течение десяти лет, а тех, кто умудряется делать это на протяжении нескольких десятилетий, еще меньше, и их выявление скорее искусство, чем наука.