Сергей ГОРОДНИКОВ - ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА

Однако не следует представлять и проводить это восстановление национального единства конфронтационно, в лоб, с позиций имперско-патриотического российского шовинизма, что накладывает на Россию непосильные и ненужные ей экономические и нравственные обязательства и не имеет политической перспективы. Эта потребность к восстановлению единства должна вызреть, должна возродиться и набрать политическую силу как течение мысли, как политическое движение в самих трех государствах, потребность, побуждаемая внутренними интересами вследствие порожденных экономическим изоляционизмом хозяйственного хаоса и невыносимого обнищания населения. Она обязательно проявится и станет набирать неодолимую целеустремленность, как следствие морально-нравственного, идейного и политического тупика нынешних либеральных режимов, режимов интеллектуального убожества, примитивных неуправляемых сиюминутных страстей и побуждений; вследствие ужесточения экономической и политической борьбы города, зарождающейся русской цивилизации с деревенским местничеством, в первую очередь с почти средневековым мракобесием на Западной Украине, где гнетуще злободневны религиозные проблемы феодального прошлого, где еще только-только началось раскрестьянивание и влияние деревенских народно-украинских традиций очень сильно, где продолжаются упорные попытки перенести идиотизм местечковых психологии и культуры деревни в город и навязать их городу, — что в России и под ее воздействием в значительной мере в Восточной Украине, в Белоруссии уже исторически пройденный этап, оставленный в 30-х, 40-х, 50-х, 60-х, 70-х годах двадцатого века.

Вероятно, следует еще раз подчеркнуть, что движение украинской самостийности, без которой не набрало бы силу и движение за самостийность Белоруссии, есть следствие психологической неспособности народной деревни с ее культурной и политической отсталостью, — ее неспособности естественно перейти к городскому образу жизни, озлобление против законов этой жизни, против самого города. Это есть попытка деревни навязать городу и его образу жизни свою культуру, свои нормы поведения. Именно поэтому украинская самостийность, у которой нет возможности культурно опереться на собственно украинские традиции городского прошлого, страшно боится, инстинктивно боится подлинного рынка, в котором город безусловно победит, объявит самую эту самостийность политической бессмыслицей, нелепостью с точки зрения экономики, политики и производственно-технологической культуры. Потому она неизбежно затягивает экономические буржуазно-рыночные реформы, неизбежно выступает против широких прав собственности, неизбежно близка идеологии большевистской уравниловки нищих. Эта самостийность никогда не вдохновит украинцев стремиться к буржуазно-революционным реформам и они будут вынуждены подлаживаться под требования проведения таких реформ со стороны Запада и приспосабливаться к реформаторству в России. Но именно поэтому самостийность, в конечном счете, обречена на полный провал попыток помешать интеграции экономических интересов Украины в российские, русские национальные интересы, ибо ее политическая база — деревенское почвенническое мировоззрение, украинская деревня обречена смириться с поглощением такой городской цивилизованностью, которая будет складываться, развиваться в России. Это лишь вопрос времени.

Городская же цивилизованность России будет развиваться при устремлении к историческим поискам опоры и духовного побуждения для очень быстрого разрешения экономических и политических проблем, мешающих всеохватному развитию транспортных сетей трансевразийской торговли и крупной рыночно конкурентоспособной промышленности, ее активному проникновению на внешние мировые рынки для их завоевания своей товарной продукцией, в том числе с помощью военно-стратегического государственного могущества. Россия не найдет эту цивилизованность в собственной истории, истории московского государства, что уже чувствуется по культурному кризису и идейному тупику российского патриотизма, не способного вырваться из концепции допетровской соборности, а не найдя, неизбежно углубится в историю организации общественной городской жизни киевской древнерусской государственности. Однако убедившись, что та организация жизни уступала, и уступала значительно, организации жизни в современной ей и сильно повлиявшей на нее Византии, вынуждена будет искать опору именно в византийской, а затем и в греко-персидской эллинистической цивилизованности. На этот процесс окажет сильное влияние современная американская цивилизация, которая сама впитала в себя все самое адекватное потребностям нашего времени во всех цивилизациях Запада и Востока. Только духовно и интеллектуально переработав все эти истоки и влияния, окажется возможным создавать цивилизацию более высокого порядка, приспособленную к экономическому и политическому доминированию на новом этапе мирового исторического развития. Но этим же путем неизбежно пойдет и Украина, и Белоруссия в исканиях собственной организации городской общественной жизни. И потому они сомкнутся в этих идейных и духовных поисках опоры своему новому существованию на примере древнерусской государственности, под ее воздействием и будут формировать уже неизбежно единую и собственно русскую современную цивилизацию. Враг объединения России, Украины и Белоруссии есть деревня и еще раз деревня, и в первую очередь наиболее консервативная, наиболее закоснелая в своих народных феодальных традициях деревня Украины, особенно Украины Западной с ее болезненным ожесточением в борьбе за отстаивание собственных местных народных традиций, которое укоренилось в западно-украинском крестьянстве вследствие многовековой борьбы с польским городским влиянием, влиянием жестоким и высокомерным, влиянием чуждым во всех отношениях.

Поэтому русский национализм должен в самой недвусмысленной форме объявить себя городской политической силой, которая не намерена заигрывать с деревенской отсталостью, выступает за уничтожение деревни, за усиление позиций кулачества, фермерства, коллективных форм капиталистического земледельческого хозяйствования, за концентрацию земли и средств производства в руках широко образованного, по-городскому образованного хозяина, выступает за полное уничтожение вековых феодальных традиций деревенской самоорганизации, ее местнической культуры. На смену деревенскому крестьянству должен прийти кулак ли, фермер ли, земледельческий капиталист ли — но обязательно хозяин с широким, цивилизованным взглядом на окружающий мир. Это принципиально!