Александр Аузан - Договор-2008

Во-первых, давайте попробуем посмотреть на высокий рейтинг президента Владимира Путина с другой стороны. Помните, как кот Матроскин говорил Дяде Федору: «Ты, Дядя Федор, неправильно бутерброд ешь. Ты его колбасой на язык клади!» Вот давайте мы посмотрим на действительно высокий рейтинг Владимира Путина и сравним этот рейтинг с рейтингом государственных институтов его правления. С рейтингом Государственной Думы, где подавляющее большинство депутатов поддерживают президента, с рейтингом Совета Федерации, который тоже поддерживает президента, с рейтингом правительства, назначенного президентом, — такие маленькие-маленькие рейтинги! Что же такое? Может, у нас высок рейтинг института президентской власти, и этим объясняется высокий рейтинг президента Путина? Думаю, что нет. Я думаю, что это личный высокий рейтинг В.В. Путина, который объясняется как раз тем, что у нас все государственные институты находятся, мягко говоря, в состоянии низкого спроса со стороны населения. Почему?

Одно из исследований, на которое я буду ссылаться, касалось вопросов безопасности. Вообще, вернейший способ проверить, нужно ли государство людям и насколько оно эффективно, — это поставить перед ними вопрос «Кто обеспечивает безопасность?» Мы с «Левада-Центром» проводили опрос осенью 2005 г. и получили удививший нас результат. На вопрос «Доверяете ли вы государству, президенту?» (мы нарочно так поставили вопрос по обеспечению безопасности), 34 % ответили, что «да». А 68 % (по мягкому рейтингу) сказали, что они доверяют родным, близким, друзьям, знакомым, коллегам по работе. В 2 раза больше людей в обеспечении безопасности — в родной сфере государства — как-то не очень на него полагаются.

Я их понимаю, потому что если мы посмотрим на историю последних 3 лет, уже не власти, а управления, мы имеем, как минимум, три рукотворных кризиса: банковский кризис июня 2004 г., кризис монетизации льгот января 2005 г., наконец, кризис на алкогольном рынке (господа, на алкогольном рынке!) летом 2006 г. Как вы знаете, сейчас кризис может повториться: если не будут перенесены сроки, то с первого февраля снова возникнет кризис на алкогольном рынке. Причем когда начинаешь разбираться, откуда кризис, — крайних найти невозможно. Потому что правительство говорит: «У нас было отрицательное заключение Министерства экономики на те поправки (введение системы ЕГАИС), которые вызвали в итоге этот кризис». Депутаты? Депутаты говорят: «Господа, да что вы! Мы вообще кнопки руками не трогаем!» Люди в Кремле? Они говорят: «Да кто управляет депутатами? Мы просто ходим по коридорам и иногда вслух для себя проговариваем какие-то мысли». Нет ответственных. Нет.

Вроде бы напрашивается ответ, что проблема в том, что у нас исчезло разделение властей и, естественно, ответственность каждой власти за то, что произошло. В общем, да. Для нас с вами это неприятное событие, потому что это нечто вроде соединения водопровода с канализацией: мы получаем какой-то очень странный продукт, который не озонирует воздух. Но думаю, что отсутствие разделения властей — сегодня большая проблема даже не для нас. Я все чаще сочувствую людям, которые сидят за кремлевскими стенами и мучительно решают задачу преемственности. Потому что, с моей точки зрения, эта задача не имеет решения. Так как нужно поделить власть между определенным количеством властных групп, «кремлевских башен», и дать какую-то гарантию. А власть стала неделима. Власть в России теперь — простое число, которое делится только либо на себя, либо на единицу.

Посмотрите, как в прошлых политических циклах это решалось. Понятно, в чем раздел власти, связанный с тем, что расселись на разных ветвях. Коммунисты получили в парламенте большинство, а антикоммунисты получили исполнительную власть в 1995–1996 гг. В 1999–2000 гг. — да, проиграла определенная группа номенклатуры. Но как проиграла? Сохранив губернаторские посты, влияние в Совете Федерации, парламентскую фракцию. Понятно, чем гарантируется их участие во власти. А теперь? Непонятно. Поэтому я бы сказал, что разделение властей сейчас — большая головная боль для самой власти, потому что иначе она задачку не решит. А наша проблема, мне кажется, связана немного с другим.

Давайте опять вернемся к случаю с введением системы ЕГАИС. Если взглянуть на подкладку событий, там все очень просто. Есть фирма, производящая некий программный продукт, которой нужно было сделать рынок. Какой хороший рынок — алкогольный! И эта фирма легко, вопреки мнению правительства и Министерства экономики, организует себе рынок, как в свое время фармацевтические фирмы организовали себе рынок через монетизацию льгот.

Т.е. глубинная проблема не в отсутствии разделения властей, а в том, что у нас нет разделения бизнеса и власти. Поскребешь бизнес — обнаруживаются административные ресурсы. Потрешь власть — начинает проступать денежная мотивация. И разделить эти вещи между собой можно, только как-то втиснув туда общество с его запросом на то, что нужно от государства. Поэтому то, о чем я буду говорить дальше, исходит из достаточно классической схемы. Экономисты обычно не говорят про разделение властей или говорят мало. Экономисты говорят, что государство — по существу агентство для производства таких продуктов, как правосудие и безопасность, в обмен на налоги.

На самом деле это не только правосудие и безопасность. Но давайте начнем с этого. Потому что для общества, если говорить о разделении властей, первый пункт — не отсутствие самостоятельности парламента или правительства, а ситуация с судебной властью. Понятно, почему. Потому что судебная власть — это единственная власть, которая защищает человека от государства и которая защищает или перераспределяет права собственности. Вообще это то, что дает наиболее жизненный результат как для человека, так и для экономики. Эту судебную власть мы исследовали в рамках большого проекта, где мы не проводили массовых опросов населения, мы работали с фокус-группами, с углубленными интервью с теми сообществами, которые живут в этой судебной системе (это исследование Института гражданского анализа и Института национального проекта «общественный договор»). К каким результатам мы пришли?

Первое, что мы обнаружили, я бы сказал — «феномен гардеробщика». Есть история 70-х гг., что в МГУ в гардеробе первого корпуса гуманитарных факультетов работал гардеробщик, который брал взятки за поступление. Причем это была беспроигрышная лотерея, потому что он возвращал взятку, если человек не поступал, и не возвращал, если человек поступал. Такого «гардеробщика» мы обнаружили на входе в судебную систему.