И. СМИРНОВ - А ЧЕМ РОССИЯ НЕ НИГЕРИЯ?

На деле марксистское учение, особенно в его ленинско-сталинской разно­видности, всецело держится на вере. Но этот факт коммунисты всегда стара­лись тщательно скрывать. Более того, искренне верующие марксисты-ленин­цы считали своё «передовое учение» образцом подлинной (классовой, рево­люционной, преобразующей мир) науки. Причём чем ниже был у ленинца-сталинца образовательный уровень, тем крепче он верил в непогре­шимость и научную обоснованность коммунистической идеологии. А в 1930-х годах советская партноменклатура на 60-70% состояла из людей с на­чальным образованием, возглавлял же её недоучившийся семинарист. Конеч­но, настоящую науку такие люди не понимали, а потому относились к ней враждебно. Зато «революционеры», сокрушавшие треклятую буржуазную на­уку и создававшие новую («упрощённую» и свободную от ненавистной всем марксистам математики), советскую, всегда могли рассчитывать на поддержку сверху. Ведь в конечном счёте прообразом всех подобных научных «револю­

ций» служила «революция», произведённая Марксом и Энгельсом в общест­венных науках.

И такие «революционеры» отыскались. Что объединяло Вильямса, Лысен­ко и им подобных, так это смелость невежества и крайняя категоричность и безапелляционность в суждениях. Они изрекали истину в последней инстан­ции и не считали необходимым указывать какие-либо факты в подтверждение своих завиральных идей — отчасти и потому, что таких фактов просто не су­ществовало. Ещё одно неизменное свойство таких «народных академиков» — открытая враждебность к «чистой» (фундаментальной) науке. И Вильямс, и Лысенко твердили, что «чистая» наука бесполезна, а вот их «гениальные открытия» в кратчайшие сроки помогут производству. Конечно, чиновников это приводило в восторг. Ибо когда же отечественные чиновники не испыты­вали ненависти к науке и не провозглашали, что их цель — подъём производ­ства?

ЧЕМ ВИЛЬЯМС ПЛЕНИЛ НАЧАЛЬСТВО, ИЛИ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПЛОДОРОДИИ

Вильямс без конца повторял слово «плодородие». По его утверждению: «Плодородие — существенный признак почвы... Понятия о почве и её плодо­родии неразделимы. Плодородие — существенное свойство, качественный признак почвы, независимо от степени его количественного проявления»

(с. 35).

Но это определение ложно. В самом деле, если плодородие существует, то как его измерить? Другого способа исчисления плодородия, кроме учёта урожая растений, просто не придумано! А это означает, что плодородие — свойство не почвы, а растения. Вообще-то, об этом свидетельствует и само русское слово «плодородие»: именно растения «рождают» плоды, и никто другой. В переносном смысле слово «плод» может относиться к животным и людям, но чтоб к почве?! Она никаких плодов не даёт.

Действительно, какая из почв «плодороднее»: чернозём, торфяник или со­лончак? Смотря для какого растения! Пшеница даст хороший урожай на чер­нозёме, но на торфяном болоте погибнет от повышенной кислотности и пере­увлажнения, а на солончаке — от избытка солей и нехватки влаги. Но клюква и солянка другого мнения. Клюква признает «плодородным» торф, а на чер­нозёме погибнет почти так же быстро, как и на солончаке. А для солянки ни­чего «плодороднее» солончака и придумать нельзя.

Человек уже около 12 тысяч лет выращивает злаки и привык смотреть на «плодородие» со «злаковой» точки зрения. Но такому наивному взгляду, впол­не простительному для необразованных крестьян прошлых веков, не место

в науке. К сожалению, некоторые наши учебники до сих пор повторяют виль-ямсовское пустословие насчёт «плодородия почв» и компостируют мозги уже нынешнему поколению студентов. К слову, известный немецкий учёный Гюн-тер Кант советовал заменить понятие «плодородие почвы» понятием «здо­ровье почвы»1. И против этого трудно возразить.

Итак, мы убедились, что г-н Паршев похвалил Вильямса за то, что послед­ний заботился о повышении мнимой величины («плодородия почвы»). Но и этой сомнительной похвалы «народный академик» никоим образом не заслуживает.

Здесь стоит остановиться на единственном заметном различии, которое су­ществовало между Вильямсом и Лысенко. Создатель «мичуринской биоло­гии» с самого начала своей блистательной карьеры занялся более выгодной и безопасной лженаукой и к настоящей науке никакого отношения не имел. Иное дело — Вильямс, большая часть жизни которого прошла до революции. Его работы 1890-1900-х годов находились в рамках науки, хотя и не на её пе­редовом крае. Вильямс деградировал до лжеучёного лишь при тоталитарном сталинском режиме. Но понимание того, что представляет собой подлинная наука, у Вильямса всё же наличествовало. Более того, всячески принижая и оплёвывая крупнейших русских учёных своего времени (К.Д. Глинку, К.К. Гедройца, Д.Н. Прянишникова, Н.М. Тулайкова2), этот сын переселив­шегося в Россию американца до конца своих дней сохранял известное уваже­ние к западной науке и кое-что оттуда заимствовал. В первую очередь — тра­вопольные севообороты.

«ТРАВОПОЛЬНАЯ СИСТЕМА»

1 Кант Г. Биологическое растениеводство: возможности биологических агросистем / пер. с нем.

 С.О. Эбель. М.: Агропромиздат, 1988. С. 8.

2 Арест Тулайкова, погибшего в ходе сталинских репрессий, по крайней мере, отчасти на совести Вильямса, который многократно публично обвинял этого крупнейшего специалиста по земледе­лию в засушливых районах во «вредительстве». Вместе с Тулайковым посадили и многих его со­трудников.

В советских справочниках и энциклопедиях можно прочитать, что Вильямс якобы «разработал травопольную систему земледелия». Это очень сильное пре­увеличение! В Западной Европе многолетние травы из семейства бобовых (клевер и люцерну) стали вводить в севообороты лет за 100 до «выдающегося советского почвоведа-агронома». И сам Вильямс это признавал: «Прототипом плодопеременного севооборота, удовлетворяющим всем требованиям, считал­ся норфолькский севооборот в Англии: клевер, озимая пшеница, кормовая ре­па (турнепс) по навозу, двухрядный ячмень с подсевом клевера.

<...> Растения, высевавшиеся на полях с целью кормления животных, при­надлежали к трём группам: 1) корнеплодам, в Англии турнепс, в Германии кормовая свёкла и в скандинавских государствах брюква; 2) кормовым капус­там, во Франции; и 3) травам, в Испании эспарцет и люцерна, в Италии пре­имущественно александрийский клевер и люцерна и в Англии клевер. Италия скоро забросила культуру александрийского клевера и перешла на люцерну, откуда последняя перешла во Францию и в Венгрию. Из Англии клевер пере­шёл в Голландию, Данию, Бельгию, позже в скандинавские страны и уже от­туда перекочевал в Германию, прибалтийские страны, и возвратился, наконец, в Россию под названием английской дятловины.