История инвестиционных стратегий. Как зарабатывались состояния во времена процветания и во времена испытаний - Бартон Биггс

остается загадкой… он имел сильную склонность к schwarmerei в его отношениях с противоположным полом, этой своего рода полуфизиологической сентиментальности, более характерной для дружбы между мужчиной и пожилой женщиной, чем для страсти между любовником и любовницей».

Трудно представить, как Адольф Гитлер, самый кровожадный и безжалостный преступник в истории мира, после грубой еды из картофеля и овощей, в аскетичной каморке на своем командном пункте отдыхал и расслаблялся, болтая за чаем и черствыми пирожными с секретаршами и помощницами: но видимо, именно это и происходило. Ева Браун, кроме как в самом конце[58], никогда не допускалась в эти отдаленные командные пункты, хотя ее легкомысленная личность была, по сути, очень схожа с личностью его секретарш. Она, конечно, не была Нэнси Рейган, не была интриганкой или обладательницей закулисной власти.

Война «против чудовищной тирании»

Но вернемся к Черчиллю. Когда он пришел к власти, пресса была настроена критически. 13 мая, когда бывший премьер-министр Невилл Чемберлен вошел в Палату общин впервые после того, как он уступил свой пост Черчиллю, – Чемберлен был встречен овацией, особенно со стороны консерваторов. В отличие от Чемберлена, нового премьер-министра приняли сдержанно, особенно члены его собственной партии. Однако Черчилль не расстроился. Позже он написал, что принятие на себя руководства страной в этот момент «смертельной опасности» было тем, к чему он готовился всю свою жизнь.

И это действительно было время смертельной опасности. 10 мая 1940 года мировая общественность соглашалась, что французская армия была сильнейшей в мире, что линия Мажино была неприступной, а Британия с ее мощным флотом занимала второе место. В конце концов, будучи союзниками, эти две державы выиграли Первую мировую войну. Неделей позже Франция была разбита и беспомощна, линия Мажино оказалась совершенно бесполезной, а английская армия сражалась за свою жизнь в Дюнкерке. Это был один из самых ошеломляющих разворотов в истории, и фондовые рынки повсюду зашатались от его последствий. В понедельник, 13 мая 1940 года, Черчилль в качестве премьер-министра впервые выступил в Палате представителей и попросил выразить доверие новой администрации. Именно тогда он сделал знаменитое заявление: «Мне нечего предложить, кроме крови, труда, слез и пота»[59]. Он продолжил:

«Вы меня спросите, каков же наш политический курс? Я отвечу: вести войну на море, суше и в воздухе, со всей мощью и силой, какую дает нам Бог; вести войну против чудовищной тирании, превосходящей любое человеческое преступление. Вот наш курс. Вы спросите, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа, победа любой ценой, победа, несмотря на весь ужас, победа, каким бы долгим и трудным не был путь; потому что без победы не будет жизни»[60][61].

Он получил тот вотум доверия, который хотел получить, и до конца войны, в течение почти пяти лет, Уинстон Черчилль в болезни и здравии был не только премьер-министром, но и министром обороны (sic). И на протяжении этих лет благодаря красноречивым, страстным и решительным радиообращениям и речам, он мобилизовал английский язык и послал его в бой, как оружие, чтобы воодушевить и вдохновить свой народ и, фактически, всех свободных людей во всем мире.

Но та весна 1940 года была тяжелым временем. Блицкриг (или молниеносная война) в Западной Европе начался 14 мая[62]. Мир никогда не видел ничего подобного. В нем использовались новая тактика, новые технологии и превосходные планирование и подготовка. Однако это не должно было стать неожиданностью. В 1937 году генерал Хайнц Гудериан опубликовал книгу «Achtung – Panzer!» («Внимание – танки!»), пропагандирующую объединение танков и моторизованной пехоты с авиацией в «острие копья» для пробивания обороны противника. Наступление на Западном фронте в точности следовало этой концепции. Первые волны пикирующих бомбардировщиков «Штука» взорвали укрепленные французские позиции. Затем военные инженеры навели понтонные мосты, по которым ворвались танковые дивизии, каждая со своей самоходной артиллерией и моторизованной пехотной бригадой. Диверсионные отряды на планерах бесшумно приземлились на рассвете далеко за голландской границей и захватили мосты и каналы прежде, чем их удивленные охранники успели повернуть рубильники, отвечавшие за их подрыв.

Германия берет Голландию всего за пять дней

Голландцы утверждали, что их шлюзы были настолько эффективными, что с помощью единственного телефонного звонка они могут в считанные мгновения поставить перед захватчиком непроходимую стену воды. Все это была «чепуха», – писал Черчилль. Если бы их дамба и пограничники оказались преданы или убиты, то основная линия обороны голландцев могла быть прорвана за один день. Например, на мосту Геннеп через Маас трое мужчин в голландской форме, два голландских нациста и один немецкий, застали пограничников врасплох и убили их. Одиннадцать немецких коммандос в санитарной машине без опознавательных знаков немедленно присоединились к ним и удерживали мост, в то время как батальон пехоты, спрятанный в товарном поезде, пересекал границу.

По мере продвижения поезда в Голландию, он останавливался в каждом городе и высаживал от 10 до 20 коммандос, одетых как священники, бизнесмены, фермеры или обычные граждане. Коммандос, пользуясь маскировкой, расстреливали полицейских и нападали на армейские посты. В других местах использовались парашютисты, планеры и даже гидросамолеты (для посадки на каналы). Паника и хаос стали результатом мрачных слухов о предательстве и парашютистах и распространились в голландских городах. После того как Роттердам подвергся сильной бомбардировке, сопротивление рухнуло. Отважная маленькая Голландия капитулировала через пять дней.

Падение Бельгии

Примерно такая же судьба постигла Бельгию. Подступы к стране защищали ультрасовременные крепости. Бельгия имела грозную армию численностью 700 000 человек. В течение зимы 1939–1940 года немцы построили для учебных целей точные копии бельгийских мостов и большого форта Эбен-Эмаэль[63], охранявшего входную долину. Всю зиму 1939–1940 года немцы репетировали атаку, пока бельгийские офицеры и гвардейцы отмечали рождественские праздники. Эбен-Эмаэль, расположенный на вершине скалы с глубоко врытыми, укрепленными орудийными позициями, считался неприступным, и его гарнизон, 1500 элитных бельгийских солдат, имел возможность наслаждаться превосходным видом на мосты через канал Альберта. Сам Гитлер проявил особый интерес к этой операции и предложил использовать взрывное устройство с полым зарядом, которое взорвалось бы внутри орудийных башен, убив экипажи и залив подземные галереи удушливым дымом.

Во время последнего штурма 80 немецких коммандос сделали то, что считалось невозможным, и высадились на вершину крепости на планерах. Они убили охранников на крыше и начали закладывать заряды взрывчатки в орудийные амбразуры и слезоточивый газ в вентиляционные отверстия. Они вставили гитлеровские пустотелые заряды в массивные орудийные башни. Газ просачивался в камеры внизу, а переносные метательные машины использовались на других орудийных порталах и наблюдательных пунктах. Приземлилось парашютное подкрепление, и, после рукопашных боев в подземных туннелях, в полдень бельгийцы выбросили белый флаг. Тысяча ошеломленных защитников вышла наружу[64]. Из крепости, откуда открывался великолепный обзор,