Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

на линолеум грязные и мокрые, как ноябрьская опаль, конверты. Илья побежал к двоящемуся в глазах лифту. Он слышал, как что-то двигается за ним по коридору, трогая стены руками, пропахивая ногтями известь, нетерпеливо урча.

Илья бросил взгляд через плечо и за мгновение до того, как очнуться на кухне, в объятиях испуганной Леси, увидел хозяина подвала, Одноглазого Бога, ползущего по потолку.

– Не делай так больше, – взмолилась Леся.

– Все уже хорошо, – сказал Илья, закрывая кран и утирая лицо полотенцем.

– Какое «хорошо»? – возмутилась Леся. – Ты бы себя видел! Этот молоток… – Она подобрала с пола кухонный инструмент, которым Илья вооружился, чтобы сражаться с галлюцинациями. – Я думала, все. Викины дружки тебя нашли или еще что…

Илья прошел мимо Леси в пустую спальню. Зажег свет и осмотрелся.

– Полицию вызывать не надо?

– Нет.

– А скорую? Ты свалился, как мешок с говном. Я тебя по щекам лупила, сама думала, не знаю, что тебя из пистолета с глушителем подстрелили…

– Я сознание потерял, вот и все. Давление, может…

– В двадцать три? – Леся сунула Илье молоток в руку и обхватила за плечи. – Слушай меня. Поклянись, что запишешься к доктору.

– Я запишусь, – покорно сказал Илья.

– И поклянись, что уволишься.

– Я запишусь к доктору и уволюсь.

Леся вгляделась в его глаза, в зудящую пустоту внутри его существа.

– Господи, родной. Что с тобой творится?

– Я устал, – тихо ответил Илья. – Сейчас лягу и завтра буду огурчиком.

– Илюш.

– Лесь.

– Ты снова, да?

– Что – снова?

– Ты снова наркоту принимаешь?

– Лесь, долго я был в отключке?

– Минуту… Ты не увиливай. Ты мне можешь рассказать.

Он глубоко вздохнул и погладил подругу по щеке. Ее кожа была горячей, как только что распечатанные принтером квитанции.

– Не принимаю, – сказал он. – Никакой наркоты.

– Хорошо. Я тебе верю. Хочешь, я останусь? Ты можешь спать, а я кино посмотрю.

– Нет, не стоит. Я правда в порядке. Спасибо. – Он поцеловал Лесю в переносицу.

– Ненавижу тебя, – сказала она. Но перед уходом нежно погладила Илью по щеке.

– Не сдавайся, дурак. Ты же супермен.

– Ну да, конечно…

Леся ушла. Илья разделся и погасил свет. Положил молоток на прикроватный столик, забрался под одеяло. Как бы он ни убеждал себя, что выматывающие кошмары и реалистичные галлюцинации, эта тень, идущая за ним по пятам, – это от стресса или кумулятивного эффекта таблеток, внутренний голос твердил: виной всему здание с плесенью. Оно, здание, или что-то живущее в его гадостных недрах питается тобой, парень.

Илья закрыл глаза, представив паутину и мух с человеческими лицами, лицами коллег. Их светящиеся в темноте зубы.

«Завтра, – подумал он, – я заберу документы. Я буду свободен».

Мысль согревала, и он уснул, думая о том, как сбежит со ступенек почтамта и устремится в светлое будущее без «уделаков» и «элэфок».

Во сне был лифт, горящая кнопка с гравировкой «-1» и подвал, поросший плесенью и тенями.

17

«Ну и денек», – в который раз подумала Леся, высаживаясь из автобуса, жалея, что не осталась у Ильи на ночь, но в то же время испытывая парадоксальное облегчение. Это сложно было объяснить, однако в какой-то момент, шлепая вырубившегося друга по щекам, Леся почувствовала, что в квартире действительно кто-то есть. Человек – или не человек, – пробравшийся в реальность из галлюцинаций Ильи, порождение всего плохого, что случилось в его жизни за последнее время. Тогда – час назад – Лесины плечи покрылись мурашками, она бросила быстрый взгляд в комнату, готовая подхватить кухонный молоток и, если потребуется, защищать их обоих. Но в полутьме никого не было. Кроме дурных снов.

Накануне Лесе приснился Деннис, ее друг, скончавшийся, потому что врачи поставили ошибочный диагноз, а родители списали слабость и тошноту сына на банальный грипп; за завтраком Деннис потерял сознание, был срочно госпитализирован и умер на операционном столе спустя пять часов; Леся часто говорила Деннису, что он идеален внутри и снаружи.

Лесе приснился пикник на острове Вело-Ратно, посреди Дуная. Леся и Деннис держались за руки, одеяло, на котором они сидели, было плотом, а непролазные заросли вокруг – штормящим морем. Деревья гнулись от порывов ветра, незримые когти раздирали кроны, друзей заметало пылью и кусочками коры. Песок хрустел на зубах.

Они прижимались друг к другу, как дети, испугавшиеся грома. В действительности гроза, испортившая пикник, загнала их в гостиничный номер, но в пылевой буре сна ноги не подчинялись, Леся могла лишь оборачиваться на трещащие кусты и целовать холодные запястья Денниса.

– Кто-то идет, – сказала она, вслушиваясь в шум стихии. – Кто-то ходит кругами!

– Ты в большой опасности, малышка, – ласково сказал Деннис, очерчивая пальцем контур Лесиного лица, печально вглядываясь в глаза подруги. Его собственные глаза были широко распахнуты, песчинки липли к белкам, суженным зрачкам и карим радужкам, и Леся вспомнила: Деннис умер от стеноза кишечника, осложненного септическим шоком.

– У них есть отмычки ко всем замкам, – сказал Деннис.

В кустах вокруг поляны, их рассекреченного тайного места, что-то топало и сопело. Дикие кабаны, о которых предупреждали таблички, или смерть, отбирающая самых близких.

– Не бросай меня, – попросила Леся, крепче сжимая пальцы Денниса.

– Мы скоро встретимся, – пообещал он и добавил: – Мне так жаль. – А затем повернул голову к кустам и широко, угрожающе распахнул рот, стремительно наполняющийся песком и древесной корой; его глаза лопнули и потекли по щекам розовыми устрицами; грудная клетка ввалилась внутрь самой себя, ребра пронзили футболку. В отчаянной попытке побороть смерть, Леся обхватила Денниса руками, но тело, которое ей так нравилось ласкать, рассыпалось и развеялось по ветру, кто-то прыгнул на поляну из кустов, Леся проснулась, всхлипывая.

Кислый привкус ночного кошмара не смылся за день, наоборот, с сумерками он сделался невыносимо навязчивым, и припадок Ильи странно зарифмовался со сном. В одном из самых безопасных европейских городов, в комфортабельном окраинном районе, где слово «окраина» не носило никаких отрицательных коннотаций, а полиция будто бы существовала, чтобы искать пьяниц, заблудившихся по пути из господы домой, Леся испытала неконтролируемый страх, потребность бежать от густых теней в проулках или ворваться в ближайший кабак, чтобы не быть одной. Она заставила себя успокоиться, выровняла дыхание, прошла между храмом Всех Святых и пивоваренным заводом. Как назло, этим вечером улочки были пусты и оглушительно тихи: ни пар, прогуливающихся под плакучими ивами, ни грузовиков, снижающих скорость по дороге к парковкам компании «Метранс». Шорох Лесиных подошв об асфальт и журчание ручья, текущего параллельно проезжей части, были единственным саундтреком вечера.

Леся закурила на ходу, обнаружив с досадой тремор в руках. Никотин подарил фальшивое ощущение