Стивен Кинг - ОНО

— Пойдем со мной, пацан! Вздую задарма! Вернись!

Эдди прилип к велосипеду, задыхаясь от напряжения. Грудная клетка разрослась и тянула вниз. Мальчик пытался набрать скорость, когда рука бомжа зацепила багажник. Велосипед залихорадило. Эдди через плечо заметил преследующего бродягу (НАСТИГНЕТ!!!); гримаса на его физиономии, обнажившая черные дыры вместо зубов, выражала крайнее возбуждение.

Несмотря на тяжесть в груди, Эдди нажимал на педали, замирая в ожидании момента, когда рука бомжа схватит его за плечо, сдернет с «роли» в пыль, а уж там… Бог знает что может произойти. Мальчик уже не смел оглядываться, пока не доехал до церковной школы. Бродяга отстал.

Эдди почти неделю приходил в себя, переживая событие, затем поделился случившимся с Ричи Тозье и Биллом Денборо, когда все втроем листали комиксы на чердаке.

— Это не проказа, чудак — это «сиф», — авторитетно заметил Ричи.

Эдди перевел взгляд на Билла, пытаясь определить, не разыгрывает ли его Ричи; он никогда не слышал о болезни с названием «сифт». Да и мина у Ричи была такая, будто он только что это придумал.

— Что за штука такая этот «сифт», а, Билл?

Посерьезневший Билл наклонил голову.

— «Сиф», а н-не с-сифт. С-сокращение от с-сифилиса.

— А это что?

— Этим заболеваешь при траханьи, — сказал Ричи. — Ты хоть знаешь, что это такое, Эд?

— Конечно, — ответствовал парень, надеясь, что если и покраснел, то не слишком заметно. Он уже знал, что должно произойти, когда он станет старше и когда его член будет «вырабатывать вещество». Винсент («Буджерс») Тальендо растолковал это мальчику как-то на перемене. Согласно его толкованию, трахаться — значит тереть свой член напротив живота девчонки, пока он (член — не живот) не затвердеет. Затем еще немного, и начнешь «получать ощущение». На вопрос Эдди, что это значит, Буджерс неопределенно помотал головой и промямлил, что это, мол, нельзя описать, надо только прочувствовать. Он добавил, что можно добиться этого в своей ванне, намыливая пенис. (Единственное, чего, попробовав, добился Эдди, — ему нестерпимо захотелось писать.) В любом случае, продолжал Буджерс, после того, как «получаешь ощущение», из пениса вытекает «вещество». Это бывает у ребят постарше, а старший брат Тальендо говорил, что по-научному оно называется «сперма». И когда ты «получаешь ощущение», надо взять свой пенис и нацелить его в низ живота девчонки, чем быстрее — тем лучше. Сперма попадает внутрь, и будет ребенок. «А девчонкам нравится это?» — поинтересовался Эдди, испытавший некоторое потрясение, у Тальендо. «Мне кажется, да», — неуверенно ответил Буджерс…

— Слушай сюда, Эд, — отвлек его от воспоминаний Ричи, — вопросы будешь задавать потом. Бывают женщины с такой болезнью. Мужчины тоже, но женщины чаще. Так что если мужчина заразится от женщины…

— Или от д-другого, если они п-педики, — вставил Билл.

— Да. Суть в том, что «сиф» можно получить только от заразного.

— А как это выглядит? — поинтересовался Эдди.

— Гнить начинаешь, — ответил Ричи, не вдаваясь в подробности.

У Эдди от ужаса расширились зрачки.

— Да уж, это не сахар, — добавил Ричи, заметив вытянувшееся лицо Эдди. — Сначала проваливается нос. Встречаются совершенно безносые сифилитики. Затем отваливается член.

— П-перестань, — попросил Билл. — Я т-только ч-что п-позавтракал.

— Но, бэби, это ж наука, — покровительственно заметил Ричи.

— А какая разница между сифилитиком и прокаженным? — вклинился Эдди.

— Проказы от траханья не бывает, — уверенно заявил Ричи и расхохотался, глядя на озадаченных Эдди и Билла.

7

С того дня дом № 29 по Нейболт-стрит занял прочное место в воображении Эдди. Вид заросшего подворья, покосившегося крыльца, забитых досками оконных проемов вызывал нездоровую смесь любопытства и боязни. И полтора месяца тому назад он-таки припарковал свой «роли» (правда, не доходя четырех домов по этой стороне) и пошел по траве к крыльцу дома.

Стук сердца стал ощутимее и во рту пересохло: теперь, когда он выслушал рассказ Билла о фотографии из альбома и сопоставил ощущения Билла в комнате Джорджа со своими собственными, казалось, в них было нечто схожее. Они выходили из-под контроля. Получалось, что Эдди кто-то толкает туда.

Причем не ноги вели Эдди к дому, а сам дом, молчаливый и загадочный, приближался к Эдди.

С пакгаузов слабо доносились звуки работавшего дизеля и металлический лязг. В депо ремонтировали подвижный состав.

Эдди машинально потянулся за аспиратором, хотя астма не давала о себе знать с той силой, как в день встречи с бомжем без ноздри. Не давала покоя лишь тревожная мысль, что дом подкрадывается к нему.

Эдди заглянул под крыльцо. Там было пусто. Ничего удивительного. Весна ведь, а бродяги просачиваются в Дерри с конца сентября по ноябрь. В это время еще можно найти работу на фермах, если более-менее прилично одет. Еще продолжалась уборка картофеля и яблок, утеплялись на зиму окна, ремонтировались крыши…

Бомжа под крыльцом не было — лишь многочисленные следы указывали на чье-то присутствие здесь раньше. Пивные банки, бутылки, пустая посуда из-под виски. Грязное одеяло торчало поверх кирпичного фундамента как дохлая собака. Газетные клочки, старый башмак… и запах мусорной свалки. Поверх всего — толстый слой прошлогодней листвы.

Помимо своего желания Эдди сунулся под крыльцо. Толчки сердца отдавались в голове гулким эхом, застилая время от времени глаза белым туманом.

Запах был отвратительный — смесь кислятины, пота и прелой листвы, которая даже не шуршала под ногами, а вместе с обрывками газет издавала вздохи.

«Я бомж, — бессвязно проносились мысли у Эдди. — Я бомж и странствую по железным дорогам. У меня нет денег, нет дома, но есть бутылка и место для ночлега. На этой неделе я буду убирать яблоки и картофель, а когда снег посыплется на землю как деньги в банк, — ну что ж, я залезу в вагон товарняка, пропахший сахарной свеклой, усядусь в углу, подстелив сена, глотну, пожую и, глядишь, скоро буду в Портленде или Бинтауне, и если по пути меня не ссадят, то сам пересяду на южное направление и отправлюсь туда, где еще собирают апельсины и лимоны. Уж если ехать — так туда, где сейчас туристы. Черт меня побери, если это не так! Я всего лишь одинокий старый бродяга, бедный как церковная мышь и бесприютный; но одного у меня не отнимешь: моей болезни, что разъедает мою плоть. Каково, когда кожа шелушится и выпадают зубы! Я все равно что подбитое гнилое яблоко, которое червяк точит и точит изнутри…»