El creador en su laberinto - Андрей Миллер

манер, но двое из троих в этой комнате от рождения говорили по-испански, потому имя произносили привычным себе образом. Из всех этих чужестранцев, третьего дня прибывших в Санто-Доминго, только сам Ролдан в полной мере знал историю Ролдана. Откуда его вытащили большие начальники — Madre de Jesus ведает…

Странный, одно слово. Одевался он, словно американский вакьеро. Лопе постоянно забывал, как в Северной Америке называли погонщиков скота (когда те земли ещё пребывали под властью сынов и дочерей Божьих), так что применял испанское слово. Какие-то «коровьи мальчики», как-то так… Плотные штаны, кожаная безрукавка поверх рубахи, шейный платок и широкополая шляпа, бросающая тень на лицо. У Ролдана имелись револьверы чрезвычайно искусной работы, которыми он безумно гордился.

Вакьеро вечно нёс бред про лицо отца, про убийства сердцем и всё такое прочее. Одна отрада: как доходило до перестрелки — револьверы Ролдана всегда покидали кобуру первыми. И били врагов Господа без промаха.

— Зато я хорошо понимаю, о чём он говорит.

— Ну вот, ещё один голос со стороны нужника…

Теперь заговорил второй спутник Лопе. То был худощавый паренёк, при любой погоде одетый в длинное плотное пальто: будто ему всегда ни жарко, ни холодно. Ничего особенного нельзя было сказать о Захарии по внешности, кроме его очевидных корней — из народа, погубившего Христа.

— Я сам убиваю сердцем. — продолжал Захария. — Сердцем, полным боли от судьбы моего народа. И я помню лица всех своих отцов, избранных Богом и гонимых глупыми людьми. Я…

— Эту песню я тоже слышал сотню раз. Не начинай своё любимое дерьмо. А то подойду и заткну твою поганую глотку!

Ролдану всегда было плевать на грубость командира: он воспринимал это как данность. А вот ранимый Захария каждый раз вёл себя иначе. Как всегда, он направил в сторону Лопе две пустые чёрные глазницы: дульный срез своего обреза.

— Подойди. Видит сам Саваоф, Господь Воинств Израилевых: набью тебе полную задницу дроби.

Лопе сдвинул длинные волосы, прилипшие ко лбу, и широко развёл руки.

— Знаешь… давай, попробуй. Сколько мы работаем вместе, столько ты грозишься убить то меня, то этого юродивого. Валяй, жидовская морда! Сам знаешь, что меня давно ни свинец, ни сталь толком не берут. А что касается Ролдана — я вообще не уверен, что он человек.

Их загадочный соратник только пожал плечами. Он в очередной раз возился с револьвером, забросив на стол ноги, обутые в крепкие сапоги с каблуком и шпорами. Ролдану было плевать на ссоры, в которых каждый раз звучали одни и те же слова. Уже который год… чуть ли не через день одно и то же.

— Не стану поверять. — вдруг смягчился Захария. — На самом деле, в этом есть прелестная ирония. Кто защищает сынов и дочерей Господних на переднем рубеже, борясь с отвратительной нечистью? Один — подозреваю, бес из Преисподней. Другой — воскресший мертвец. И только один человек.

— Человеком ты себя называешь?

— А что?

— Ты же еврей. Выходит, среди нас ни одного человека.

— Пошёл в задницу, Лопе. Когда-нибудь я всё-таки тебя пристрелю. Просто не сегодня.

Перебранку прервал стук в дверь, которая еле держалась на петлях.

Не сговариваясь, не подавая друг другу никаких знаков, трое чужестранцев действовали чётко и слаженно, подобно даже не солдатам в строю — хорошим танцорам. Сей же миг Захария встал в угол за дверью, держа обрез наготове, а Ролдан отступил вглубь комнаты, страхуя Лопе.

Командир не спрашивал, кто там: он распахнул дверь, ткнул стучавшему стволом в лицо и грубо втащил его в комнату — едва убедившись, что визитёр одинок.

Тот ещё святоша, конечно… по виду — очередной бандит в рясе, но без подобных людей в дивном новом мире не обойтись.

— Какие вы тут расслабленные… — прохрипел священник.

— Да не особо.

— И хвала Господу, что так. На Эспаньоле хватает глупцов и бездельников — не хватало присылать других из Старого Света... Я так понимаю, ты — Лопе де Агирре?

— Он самый.

— А эти двое — Ролдан Дискено и Захария Коэн Моралес?

— Да.

— И который из них кто?

Лопе едва сдержался, чтобы не врезать гостю рукояткой. Ещё один болтун …

— А какая разница?

— Меня зовут Захария.

— А того, выходит, Ролдан?

— Нет, мать твою, дон Хуан Австрийский! Сказали же…

Лопе разжал пальцы, освободив визитёра. Тот вытер рукавом покрасневшее лицо, поправил одежду.

— Славно, славно. А меня величают Фернандо. Я к вам по делу. Пора идти.

***

Встреча, на которую Фернандо отвёл эмиссаров Святой Инквизиции, не заняла слишком много времени — и не имела слишком много смысла. Практически всё, что Лопе и его люди услышали под сводами местной церкви, было известно им ещё прежде, чем цепеллин поднялся в небо над Мадридом и взял курс на запад. Скудные сведения о ситуации, но священники Эспаньолы к ним почти ничего не добавили.

Теперь все трое сидели в кабаке неподалёку от рыночной площади: заведение было паршивое, зато под каменными сводами ощущалась прохлада. Ничто сейчас не могло доставить Лопе де Агирре большее удовольствие.

— Как я понял, мы снова разгребаем дерьмо.

Захария поднял тему дерьма как раз вовремя: едва Лопе примерился к не слишком аппетитной на вид, но определённо очень сытной кесадилье.

— Для человека, чудом избежавшего костра, ты слишком сильно всем недоволен. Вечно недоволен.

— А тебе наша служба нравится?

Лопе провёл рукавом по пышным усам, испачкавшимся начинкой.

— Мне вообще всё по-своему нравится с некоторых пор… кроме погоды. Даже эта жратва. Что уж там: я иногда бываю рад и вашей компании, парни. Воины, мать моя женщина, Христовы…

Когда-то очень давно Лопе де Агирре понёс справедливое наказание за свои преступления в Конкисте. И муки Ада, суждённые после жестокой смерти от рук бывших товарищей, он принял стоически. Точно понимая, чем именно заслужил их: помутнённый при жизни разум обрёл после смерти удивительную ясность и остроту. Каково же было удивление печально знаменитого конкистадора, когда именно такой человек потребовался церкви! Здесь, на грешной земле, минуло около двух веков: в Преисподней время тянулось ровно в сорок раз медленнее…

Оказалось, что