Джим Батчер - Барабаны зомби

— Страж Люччо, — произнес я. – Могу я переговорить с вами наедине?

Морган насупился.

— Все, что ты имеешь сказать ей, ты можешь сказать всем…

Люччо мягко положила руку Моргану на запястье, но он сразу стих.

— Морган. Не будете ли вы так добры принести мне еще бутылку? И я уверена, у МакЭнелли найдется чего-нибудь поесть.

Мгновение Морган молча смотрел на нее, потом на меня. Потом встал, разорвал круг, стерев меловую черту носком башмака, и жужжащее напряжение в воздухе сразу исчезло.

— Идемте, детки, — сказал Рамирес двум юным стражам, поднимаясь с места. – Посидим с дядюшкой Морганом, пока остальные взрослые поговорят, — проходя мимо, он словно невзначай положил руку мне на плечо. – Эй, бармен! Уж не жареным ли лучком это пахнет?

Я подождал, пока они не устроились в дальнем конце барной стойки, и Мак не начал носить им какую-то еду. Потом повернулся к Люччо.

— Я не могу быть Стражем, — сказал я.

Секунду она молча смотрела на меня.

— Почему нет? – спросила она наконец очень вежливым голосом.

— Потому, что вы, ребята, угрожали казнить меня за то, чего я не делал, с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет, — ответил я. – Вы все уверены, что я представляю собой какую-то чудовищную угрозу, и пользуетесь любой возможностью, чтобы испортить мне жизнь.

Люччо внимательно выслушала меня.

— Да. И что?

— И что? – переспросил я. – Всю свою взрослую жизнь я провел в условиях, когда Стражи заглядывали мне через плечо в ожидании возможности обвинить меня в том, чего я не делал, и пытаясь спровоцировать меня, когда этого не находили.

Брови Люччо взмыли вверх.

— Что-о?

— Только не делайте вида, будто вам ничего не известно, — сказал я. – Прекрасно вы знаете, что Морган пытался спровоцировать меня на открытое нападение как аз перед тем, как мы заключили пакт с Зимними. Чтобы он и Мерлин получили повод швырнуть меня как подачку вампирам.

Люччо округлила глаза.

— Что? – повторила она на порядок резче. Взгляд ее метнулся к Моргану, потом опять уперся в меня. – То, что вы говорите мне – правда?

Что-то новое прозвучало в ее голосе, и я, повинуясь чистому инстинкту, чуть напряг свои чувства. Я ощутил в воздухе легкое, едва заметное напряжение, словно колебания между зубьями камертона.

— Да, — ответил я ей. Чуть слышное жужжание не сменило тональности. – Я говорю вам правду.

Долгую секунду она внимательно смотрела на меня, потом откинулась на спинку стула. Жужжащее напряжение спало. Она сцепила пальцы на столе перед собой и некоторое время хмуро смотрела на них.

— Что ж… До меня доходили слухи. О том, как Морган вел себя с вами. Но я думала, что это только слухи.

— Нет, не слухи, — буркнул я. – Морган угрожал и преследовал меня при любом удобном случае, — я стиснул правую руку в кулак. – А я не делал ничего. Я не делал ничего. Я не стану частью этого, Страж Люччо. Так что заберите плащ. Я даже машину вытирать им не буду.

Она продолжала, сощурившись, смотреть на свои руки.

— Дрезден, — тихо произнесла она. – Белый Совет ведет войну. Вы что, просто бросите своих на милость Красной Коллегии? Или отойдете в сторону и позволите ученикам Кеммлера делать все по-своему?

— Разумеется, нет, — я даже не обиделся. – Я никогда не говорил, что не буду драться. Но этого, — я подвинул ей плащ через стол, — я не одену. Возьмите.

Она подвинула плащ обратно.

— Оденьте.

— Спасибо, не надо.

— Дрезден, — произнесла Люччо, и голос ее, не повысившись, сделался твердым как камень. – Это не просьба.

— Я неважно реагирую на угрозы, — сказал я.

— Так реагируйте на реалии, — рявкнула она. – Дрезден, Стражей разбили практически в хлам. Нам необходим каждый боеспособный чародей, которого мы можем завербовать, обучить или призвать.

— Многие чародеи умеют сражаться, — буркнул я.

— Но они не Гарри Дрезден, — возразила она. – Господи, идиот какой. Вы хоть понимаете, что я вам предлагаю?

— Угу. Возможность выслеживать подростков, которым никто не говорил про Законы Магии, и казнить их за нарушение этих законов. Возможность наезжать на любого, кто мне не симпатичен, возможность допрашивать и унижать его. Ни того, ни другого, ни третьего мне не нужно.

— Эбинизер говорил, что вы упрямы, но умолчал, что вы еще и балбес. Кто-то предал Совет, Дрезден. А у вас самая дурная слава из всех. Многие в нем выступали против вас. А многие говорят, что вы намеренно развязали войну с Красной Коллегией, чтобы подстроить падение Совета. За плату, конечно.

Я не удержался от горькой усмешки.

— Я? Бред какой! Посмотрели бы они на мой дурацкий банковый счет.

Взгляд Люччо чуть смягчился, и она покачала головой.

— Я вам верю, — вздохнула она. – Но репутация за вами, тем не менее, закрепилась, а члены Совета пребывают не в лучшем расположении духа от всех потерь. Их страх может легко обернуться против вас. Вот поэтому вы вступите в корпус.

Я насупился.

— Не понял.

— Ситуация требует, чтобы мы забыли о былых разногласиях. Если вы наденете плащ Стража и включитесь в борьбу в эти нелегкие для Совета дни, это заставит его членов смотреть на вас иначе.

Я глубоко вздохнул.

— Ну да. Синдром Вейдера.

— Простите?

— Синдром Вейдера, — повторил я. – Нет союзника, более впечатляющего, ободряющего и всеми любимого, чем союзник, который всего пару минут назад был твоим врагом и пугал тебя до усёру.

— Не только, — возразила Люччо. – Боюсь, вы не до конца понимаете свою репутацию. Вы одолели больше врагов и победили больше зла, чем большинство чародеев на сто лет старше вас. И ведь времена меняются. В Совет приходит больше чародеев, чем прежде – вроде Рамиреса и этих вон ребят. Для них вы – символ сопротивления консервативной части Совета, герой, рискующий жизнью, когда этого требуют от него принципы.

— Я?

— Вы, — кивнула Люччо. – Не могу сказать, чтобы я это одобряла. Однако в настоящий момент Совету нужны любые крупицы отваги и надежды. Ваше присутствие и поддержка перед лицом смертельной опасности обескуражат ваших недругов, а присутствие закаленного в боях чародея ободрит младших членов Совета, — она поморщилась. – Проще говоря, Дрезден, вы нужны нам. А мы нужны вам.

Я потер глаза.

— Давайте допустим, что я запишусь в вашу команду. Что я соглашусь носить плащ. Что я готов биться до окончания войны. Но я не могу уехать из Чикаго. Здесь живут люди, которые на меня полагаются, которые от меня зависят, — я насупился. – И еще, я не намерен кланяться перед Морганом. Будь на то моя воля, я бы его на сотню миль к моему городу не подпускал.