Джим Батчер - Маленькое одолжение

Пять отражающих точек, направивших в дом чудовищный поток энергии, образовали вместе огромный знак.

— Вот это уже пентаграмма, — тихо произнес я.

Мёрфи нахмурилась.

— Что?

Я коснулся пальцем гладкого, оплавленного края отверстия.

— Луч энергии, ворвавшийся в дом сквозь эту дыру, был одной из пяти сторон пентаграммы. Или пятиконечной звезды.

Мёрфи выжидающе смотрела на меня.

Я порылся в кармане ветровки и выудил кусок мела.

— Ладно, смотри. Все учатся рисовать это еще в начальной школе, так? — я нарисовал на чистом куске кирпичной стены звезду — не отрывая мел от стены, пятью линиями. — Так?

— Так, — согласилась Мёрфи. — Аккурат в первом классе.

— Вот тебе, кстати, еще один пример символа, имеющего несколько различных значений, — заметил я. — Но ты посмотри сюда, в середину, — я заштриховал образованный пересекающимися линиями пятиугольник. — Вот здесь. Видишь? Центр пентаграммы. Здесь заключается то, что ты хочешь сюда заключить.

— Что ты имеешь в виду — «заключить»?

— Пентаграмма вроде этой — символ власти, — объяснил я. — Использовать ее можно самым разным образом. Однако чаще всего ее используют для того, чтобы изолировать что-то или держать его в заключении.

— Ты хочешь сказать, это как если ты призываешь демона, — сказала Мёрфи.

— Точно, — подтвердил я. — Но если пользоваться ею верно, можно ловить в нее и других тварей. Помнишь круг в доме у Харли МакФинна? Пять свечей образовывали там пентаграмму вроде этой.

Мёрфи поежилась.

— Помню. Только она была не такая большая.

— Не такая, — кивнул я. — И чем больше ты ее делаешь, тем больше сил требуется для того, чтобы поддерживать ее в действии. Я даже слыхом не слыхал, чтобы кому-либо удавалось активировать такой объем энергии.

Я нарисовал на концах звезды маленькие крестики и обвел линии мелом еще раз, четче обрисовав пентаграмму. — Видишь? Луч, посланный от одной отражающей фигуры к другой, прожигает по дороге отверстия в стене. Отражатели превратили луч в огромную пентаграмму плюс-минус на уровне земли.

Мёрфи, хмурясь, вглядывалась в нарисованную мной нехитрую схему.

— Центр этой фигуры не покрывает всей площади здания.

— Нет, — согласился я. — Для полной уверенности, конечно, не помешало бы иметь на руках план дома, но мне кажется, центр пентаграммы расположен футах в двадцати от парадного входа. Этим, возможно, объясняется тот факт, что обрушилась только его передняя часть.

— То есть, взрыв произошел в этом твоем пятиугольнике? Магический тротил?

Я пожал плечами.

— Взрыв произошел в центре пентаграммы, но не факт, что вызван именно ею. Я хочу сказать, это вполне возможно было более-менее традиционное взрывное устройство.

— Помещенное в центр огромной пентаграммы? — усомнилась Мёрфи.

— Возможно, — кивнул я. — Все зависит от того, для чего использовалась эта пентаграмма. А чтобы это понять, мне необходимо знать, где ее север, — я очертил маленьким кружком верхний конец звезды. — В смысле, откуда изначально исходил луч.

— А что, от этого что-то зависит?

— Угу, — ответил я. — Большинство рисует звезду так, как это сделал я. Снизу, слева — вверх. Так делается в случаях, когда тебе необходимо защитить что-то, оградить от воздействия извне или от сторонних сил.

— Значит, это могло использоваться как оберег? — спросила Мёрфи.

— Не исключено. Но пентаграмма может использоваться и для другого — если рисовать звезду в другом порядке.

— Например, выстроить клетку для кого-то? — предположила Мёрфи.

— Угу, — я недовольно нахмурился. — Или отворить дверь для кого-то. Или для чего-то.

— Судя по твоему лицу, это может означать большую пакость.

— Я… — я тряхнул головой. Мне даже думать не хотелось о том, какой ужас мог вырваться в наш мир с помощью пентаграммы такого калибра.

— Я думаю, если через эту пентаграмму прошло что-нибудь, соответствующее ее размеру, в городе сгорит не один дом.

— Ох, — только и сказала Мёрфи.

— Послушай, пока я не знаю, для чего была предназначена эта пентаграмма. Все, что я говорю — чисто умозрительные предположения. И потом, тут есть еще одна странность.

— Какая еще?

— Я не нашел ни следа остаточной магии, а им полагалось бы сохраниться. Блин, да при том количестве энергии, что здесь использовали, всему кварталу полагалось бы светиться. А он этого не делает.

Мёрфи медленно кивнула.

— Ты хочешь сказать, они стерли следы.

Я поморщился.

— Вот именно, а я даже представления не имею, как такое вообще возможно. Блин-тарарам, да мне такое и в голову не приходило.

Я молча отхлебнул остывшего кофе из чашки и попробовал убедить себя в том, что пробиравшая меня дрожь происходит единственно от холода. Потом протянул чашку Мёрфи — она отпила немного с другой стороны и вернула ее мне.

— Выходит, — сказала она, — у нас одни вопросы и никаких ответов. Зачем какому-то сверхъестественному налетчику из высшей лиги помещать пентаграмму в пустующем жилом здании? И вообще, зачем ему потребовалась эта пентаграмма?

— И зачем потом было взрывать это здание? — я нахмурился, потому что в голову мне пришел еще один, совершенно очевидный вопрос. — А почему именно этот дом? — я повернулся к Мёрфи. — Кому он вообще принадлежит?

— Венчурной компании Озера Мичиган, — ответила Мёрфи. — Подразделению Митигейшн-Лимитед, чьим генеральным директором является…

— Трижды блин, — выругался я. — Джентльмен Джонни Марконе.

Глава ПЯТАЯ

Я попробовал соскрести немного крови, чтобы попытаться вычислить ее изначального обладателя, но у меня ничего не вышло. Или кровь слишком пересохла, или человек, которому она принадлежала, уже умер. У меня сложилось неприятное ощущение того, что томатургическое заклятие не сработало вовсе не по причине зимнего холода.

Впрочем, этого можно было ожидать. Дело, в котором тем или иным образом замешан Марконе, простым не бывает.

Джентльмен Джонни Марконе был непререкаемым повелителем преступного мира Чикаго. При том, что материалов на него у полиции более чем достаточно, бастионы бумаг, обороняемые легионами юристов, до сих пор оставались неприступными, и положению его, равно как доходам, ничего не угрожало. Ну, возможно, тем, кто пытался подкопаться под него, стоило бы проявить больше настойчивости, но бесстрастные факты свидетельствовали: методы управления Марконе оставались относительно приемлемой альтернативой большинству других возможных вариантов. Он придерживался относительно цивилизованных принципов, пресекая насилие в отношении как к обычным гражданам, так и к представителям закона. Бизнес его не становился от этого менее грязным, но ведь могло быть и гораздо хуже, и городские власти хорошо это понимали.