Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

нечаянно кнопку нажал, а мне служба безопасности дозвониться не может. Я им: omlouvám se, omylem. А они: скажите ваш пароль, чтобы мы поняли, что вам ничего не угрожает. Ну и я его, конечно, не смог вспомнить. Как отшибло. Они пани ведоуци позвонили, разобрались, кто я и что, но я полчаса из-за этого «пипака» сраного потерял…

– Бедный. Похудел на своей почте.

– Пф! Минус восемь кило. Новую дырку в ремне проколол.

– Вот тут завидую! Мне бы так.

– Велкам на почту!

– Не, спасибо. После твоих историй… я лучше проводницей…

Штоллен закончился. Глядя в чашку с чаем, Леся осторожно сказала:

– Она тебя ищет.

У Ильи участился пульс.

– Мне написала. Как ты, с кем, где живешь.

– А ты что?

– Написала, что ты в порядке и что общаться с ней не желаешь.

– Правильно. – Илья засуетился у мойки, заново сунул под воду вымытую тарелку.

– Саюнов, – сказала Леся твердо, – не натвори бед.

– Ни в коем случае. – Хотелось раздобыть такой «пипак», чтобы при нажатии на кнопку служба безопасности изгоняла демонов из головы.

10

Телевизионный диктор рассказывал о человеке, который покончил с собой на остановке в чешской деревне. Бедолага выбрал экстравагантный способ. Он напихал в ноздри и глотку вырванные страницы из книги и умер от нехватки кислорода.

– Господи, какой придурок.

Наташа переключила каналы. Показывали репортаж о «Вояджере». Лучше космос, чем самоубийцы. Намазывая кожу огуречным кремом, Наташа прогулялась по спальне. Взор задержался на распечатанном конверте, письме, извещающем, что ее приняли в модельное агентство. Бумажное письмо – как это старомодно! Наташа улыбнулась, мечтательно и устало. День высосал все силы. Надо отоспаться как следует, не доставало кругов под глазами.

– …Начал посылать на Землю странные сигналы. Ученые НАСА пытаются расшифровать их. Напомним, что именно «Вояджер», внесший колоссальный вклад в развитие науки, сделал уникальные снимки Юпитера и Сатурна.

Наташа клацнула пультом, вырубив телевизор. В мыслях она рассекала подиум, позировала лучшим мировым фотографам. К черту пенсионерскую Прагу, она будет жить в Вене! Нет, в Париже! И каждый день лопать устрицы.

Наташа опустила жалюзи и погасила свет. Комната погрузилась в кромешную темноту. Она на ощупь добралась до кровати, легла в постель и потянула на себя одеяло. Оно не поддавалось, словно зацепилось за что-то краем. К привычным ароматам квартиры примешался затхлый запашок. Прогорклый запах, как из забившегося слива.

«Эй, вы, – обратилась Наташа к трубам на кухне, – вы не испортите мне настроение!»

Она снова дернула одеяло. Ни в какую! Наташа вытянула руку, и ладонь уперлась в человека, который лежал рядом с ней в просторной девичьей кровати, придавив собой одеяло. Шершавая синтетика куртки и твердое тело под ним. Измученный голодовками желудок Наташи скрутился в узел, несколько капель мочи вытекли в пижамные штаны.

Тот, кто незаконно проник в ее постель, шевельнулся. Он источал холод и приглушенную вонь выгребной ямы. Во тьме вспыхнули неоном глаза: пара раскаленных колец из серебра, радужки света, окантовывающие зрачки. Под ними загорелись таким же белым светом острые зубы, удлиненные клыки. Наташа вспомнила сериал с Сарой Мишель Геллар. Сияние, исходящее от зубов, освещало раззявленный рот и сухой, растрескавшийся язык. Это все, что видела Наташа. Шакальи глаза и пасть, плавающую в черноте.

Она набрала в легкие воздух, чтобы закричать. Глаза «прыгнули» на нее, фосфоресцирующие колышки вонзились в шею. На короткий миг позвоночная артерия Наташи осветилась изнутри. Алчно чавкая, гость сучил ногами, и подошвы его грязных туфлей ударялись об изножье кровати.

«Умереть или забыть? – раздался в голове парализованной Наташи мягкий голос. – Что ты выберешь?»

«Забыть».

«Ты уверена?»

«Умереть! – исправилась Наташа. – Умереть, умереть, умереть!»

Идея показалась ей невероятно заманчивой.

«Хорошо».

Хлопок входной двери вернул Наташу в реальность. Гость ушел, напившись вдоволь, оставив запах и послание. Наташа вскочила, щелкнула клавишей выключателя, близоруко сощурилась. Она одевалась, торопясь, не попадая ногами в штанины. Метро закрывалось через двадцать минут, а ей нужно было успеть под поезд.

11

Эта улочка находилась вне вверенного Илье округа, за железной дорогой. Изначально письма туда носила Ленка, но в ее квадрате фирм было больше, чем у Ильи, и пани Моравцева отрезала улочку, как кусок пирога, и вручила новичку: ни в чем себе не отказывай.

Состав грохотал за оградой из сетки-рабицы. Колесики тележки попрыгали по присыпанным листвой ступенькам, Илья сошел в сырую кишку подземного перехода. Мошкара атаковала зарешеченные светодиодные трубки. На волглом бетоне кривлялись намалеванные баллончиком рожицы. Бэтмен «кисти» бесталанного художника скорее напоминал упыря, притаившегося в склепе, повелителя нетопырей. Илья чуть не вступил в кучу свежего человеческого дерьма. Вынырнул с обратной стороны туннеля и лишь тогда задышал полной грудью.

Ветер стряхивал с крон сухие листья. Они кружились по асфальту, как озорные дети, играющие в догонялки. Редкие собачники прохаживались по скверу. Улочка насчитывала всего три дома. Те самые шестиэтажные «чинжаки», аналог доходных домов. Вовсе не шедевры зодчества, но вполне солидные, хоть и потрепанные каменные пражане с полуторавековой историей, с циркулярными фронтонами и цветочным орнаментом карнизов. На сандриках над наличниками верхних оконных рядов располагались горельефы: скорбные лица мужчин и женщин, напоминающие посмертные маски. Такие же лица украшали клинчатые камни в вершинах подъездных арок. Эти псевдоантичные маскароны видели, как строилась железная дорога, возводились высотки, они были старше самой республики. Маскаронные хвори съели их носы и наполнили глазницы мхом.

Антиподы вылизанных «панелаков», дома вызывали в Илье противоречивые эмоции. Смесь уважения, сострадания и легкой тревоги. Он успел заметить, что, среди прочих, здесь живет цыганская коммуна. Вот и сейчас полдюжины смуглых мужчин гоготали и распивали «Фернет» у дома номер три. Илья направился ко второму дому. Сольет письма, останется только офисный центр. Кабинеты с панорамными окнами, игровыми приставками в лаундж-зонах и даже, блин, гребаной лужайкой в вестибюле одной из компаний. Там не люди вальяжно фланировали, а полубоги. На глазах у полубогов Илья с «кравчучкой» вчера умудрились застрять во вращающейся двери. Стерва на рецепции, ноги от ушей, крутила носом, словно в здание проник не почтальон, а бомж. Ключ-карту к лифтам нарочно уронила мимо его подставленной ладони.

Покойная бабушка всплыла в памяти, утешила коронным «тебе с ними детей не крестить». Двустворчатая, испещренная наклейками и кособокими надписями дверь отворилась, подчиняясь ключу, пропуская Илью в подъезд. Он нащупал реликтовый выключатель: нечто вроде ручки регулировки для газовой плиты. Пружина медленно крутила выключатель в изначальное положение, две-три минуты, и желтоватая лампочка погаснет. Илья тренировал навыки почтальона, соревнуясь с ней: кто быстрее закончит.

Подъезд напоминал музей, захваченный варварами. Пол устилала мозаичная плитка, лепнина декорировала стены