Мокруха - Джон Ширли

В компьютерах... — сказал Сенд немного позже и замолк, пытаясь сглотнуть.

— Да?

— ...есть такое... вы понимаете... есть программа, и вдруг... глюк. И потом это всё... стирается... просто набор случайных чисел и слов... код... и это как будто...

— Как будто это что-нибудь значит?

— Да. Но... нет. Ничего. Моя жизнь. Это моя жизнь. Она будто... в мусорную корзину... случайность... нет смысла...

— Да. Я понимаю, каково вам. Я то же самое чувствовал... когда-то. С людьми такое бывает, когда они близки к смерти. — Между ними уже давно наступила ясность: Сенд понимал, что умрёт. — Но... — Он сделал паузу, ожидая, не захочет ли Сенд что-нибудь добавить. Слышалось только натужное дыхание. Гарнер продолжал: — Существует давний, классический способ отрешиться от всего этого, если хотите... В иудейской традиции говорят так...

Он медленно поднялся и пересёк палату. Снял со стены картину — дешёвый растиражированный морской пейзаж.

— Взять хотя бы эту картину. Её сюда повесили, чтобы нарушить монотонную протяжённость стены. Она не предназначена для того, чтоб на неё смотрели долго. Но...

Он взял сложенный в изножье кровати больничный халат, накрыл им картину, так что остался виден лишь небольшой фрагмент в самом уголке. Этот фрагмент производил впечатление хаотичной мешанины линий.

— Если вырвать уголок из контекста всей картины, взять только этот маленький кусочек изображения, не вдаваясь в перспективу, то покажется, что на картине царит хаос. — Он медленно поднял халат, открывая Сенду рисунок, и представлявшийся хаотичной мазнёй фрагмент занял своё место в общей картине. — Дотоле порядок был скрыт, а теперь, как видите...

— Да. — Слабая улыбка. — Но это... просто вера. Вера, что... является частью чего-то большего... наделённого значимостью. Моя жизнь — не картина.

— Я знаю, о чём вы, — Гарнер медленно повесил картину на место, поправил, положил халат туда, где его взял. — Наблюдая мир, мы лицезреем в узкой перспективе хаос, в широкой — порядок. Почему так же не может получиться и с нашими жизнями, нашими душами? В любом случае, когда я думаю о себе «этот чувак по имени Гарнер, который жил своей жизнью», легко видеть, что на свете нет ничего вечного. Обладающее значимостью не обязательно обладает и постоянством. Всего лишь узор волн, пока те набегают и откатываются одна за другой... — Не переставая говорить, Гарнер вернулся к стулу рядом с кроватью и накрыл своей рукой руку Сенда. Слов зачастую не хватает. В запасе у него были иные способы общения: Гарнер мог поделиться с умирающим своим восприятием вечности через посредство тонкого энергетизированного тела, которое он сотворил для себя.

Теперь он распростёр это спиритическое тело, перекрыв им сознание Сенда — протянул своё поле, как протягивают руку или повышают голос, чтобы лучше слышали сказанное.

— Однако существует и подлинная личность, наше истинное Я... нечто, сопричастное наших страданий, но не страдающее вместе с нами, существует во времени, но безвременно по природе, вечное, бессмертное, то, с чем каждый из нас тесно связан. Если взглянете, если посмотрите и вслушаетесь... поищете — очень осторожно, очень деликатно, открыто... если раскроете ему сердце...

Пальцы Сенда стиснули руку Гарнера. Умирающий издал слабый вздох и начал проникаться осознанием происходящего. Гарнер ощутил его понимание столь же физически, как чувствуют тепло от падающего на тело солнечного луча.

Через некоторое время Сенд впал в забытьё. Гарнеру не показалось, что больному ещё суждено проснуться.

Он встал, пробормотал в пространство несколько слов и покинул палату. Выходя, взглянул на часы. Нужно ещё наведаться в форт-брэггский хоспис.

— Преподобный? Преподобный... Гарнер?

Гарнер как раз проходил через главную приёмную госпиталя, и тут его догнала миссис Твилли, которую он встречал на турнирах боулинг-лиги. Гарнер отлично играл в боулинг.

— О, миссис Твилли! Давно не виделись! Как вы там?

Он заметил, что глаза у женщины красные, заплаканные, и в пальцах она нервно вертит чёрный кожаный кошелёк.

— Вы в порядке, миссис Твилли?

— Нет. Я... мне надо с кем-то поговорить... мой священник в отпуске. Я вам заплачу, если хотите...

— Да ну, бросьте. Давайте сядем и поговорим.

Они отыскали в приёмной относительно тихий уголок. Твилли рассказала Гарнеру о смерти племянницы и о том, как арестовали её мужа. Она была в искреннем шоке. Гарнер немного знал супругов Твилли и тоже озадачился.

С трудом сдерживая всхлипы, Твилли добавила:

— Понимаете, всё выглядит так, словно он и в самом деле её убил. Но он совсем ничего не помнит... А тут ещё тренера арестовали, из-за другой девочки.

— Как? Убита ещё одна девушка? Вы говорите, арестовали тренера? Из нашей школы?

— Да. И да. Странно, что вы ничего не слышали...

— А улики против мистера Твилли есть?

— Думаю, на машине осталась грязь из того места. Нет, прямых улик нету, но... он не может вспомнить, что не делал этого. И тренер тоже не может... он так говорит...

— Правда? Ничего не помнят?

Он снова ощутил тот холодок. И пережил узнавание.

Миссис Твилли расплакалась, и Гарнер обнял её.

Наверное, размышлял Брагонье, устраиваясь в удобном кресле у себя в подвале и слушая заправленную в плейер плёнку, не надо было повторять убийство в такой близости от первого и так скоро после моего приезда. В полиции могут связать одно с другим. Наложить.

Но в последнее время он чувствовал настоятельную потребность. Кроме того, сделанная этим тренером, Баррисом, запись оказалась поистине чудесна. Качество звука оставляло желать лучшего, в душевой гуляло эхо, но можно было слышать, как сдавленные крики девушки отражаются от кафельных плиток, как сопит и хрюкает навалившийся на неё мужчина, а ещё эти загадочные шумы, похожие на клацанье (может быть, пряжка пояса колотится о пол?). Впечатления были так ярки, позволяли практически пережить это заново.

Слушая запись, Брагонье аж корчился в своём кресле от изысканного, утончённого наслаждения.

Гарнер подъехал на своей потрёпанной, видавшей виды «хонде цивик» к жёлтой полицейской ленте, ограждавшей участок кочковатой дороги. Вечерний свет пробивался сквозь кроны сосен. С моря задувал ветер, ветви качались, по дороге бегали жёлтые световые пятна, похожие на поисковые прожекторы. Он вылез из машины и постоял немного, прослушивая это место. Телесным ушам были доступны высокие стонущие скрипы сосен, чьи ветви тёрлись друг о друга, и стоны волн, разбивающихся о берег по ту сторону дендрария.

Есть совпадения как совпадения, а есть совпадения, которые больше чем просто совпадения.

Возможно, размышлял Гарнер, я