Вера Крыжановская-Рочестер - Два сфинкса

Набоб Адуманта Одеар был мужчина лет тридцати пяти, высокий и стройный, с бронзовым цветом лица. Черные, густые, слегка вьющиеся волосы обрамляли его лоб; довольно длинная борода и усы закрывали рот. Длинные и густые ресницы почти совсем скрывали его взгляд. Одет он был в светлый шелковый костюм; красивый шелковый шарф опоясывал его талию, а на табурете лежала большая широкополая соломенная шляпа.

Ричард изложил свое желание и спросил о цене лошади.

– Это правда! Одно время я было хотел продать Саламандру, но теперь раздумал, – равнодушно ответил набоб.

Видя, что барон огорчился, он прибавил с улыбкой:

– Разве вы уже так стоите за эту покупку?

– Признаюсь вам, я обожаю лошадей, а лучше вашей не не приходилось видеть; к тому же и жена моя горит желанием приобрести такого чудного коня!

– О! Если это желание дамы, то мы еще поговорим об этом; хотя я и не советовал бы баронессе садиться на Саламандру, – любезно заметил Адуманта.

Обрадованный Ричард поспешил поблагодарить его, и между ними завязался оживленный разговор. Индус рассказал, что хотя и живет здесь всего несколько недель, но умирает от скуки. А ему так хотелось отдохнуть от долгого и утомительного путешествия, совершенного им по Египту, Нубии и Тибету.

Эта тема увлекла и Ричарда; а когда, час спустя, барон стал прощаться, молодой индус стал ему глубоко симпатичен и он пригласил его к себе. Тот поблагодарил и принял приглашение. Расставаясь, Ричард рискнул еще раз намекнуть на цену лошади, но Адуманта покачал головой и ответил улыбаясь:

– Пока мы это оставим. О продаже Саламандры я переговорю с баронессой.

Рассказ о посещении набоба живо заинтересовал всю семью. Все с любопытством стали ожидать визита набоба. Дня два спустя, едва успели кончить завтрак, как у подъезда остановилась коляска, запряженная парой чудных коней, которыми правил негр, одетый в простую темную ливрею. На визитной карточке, поданной лакеем, стояло: Адуманта–Одеар–Аллан.

Эриксо еще задумчиво смотрела на карточку, удивляясь странному сочетанию имен индусского и английского, когда в гостиную вошел набоб. Представленный Ричардом всей семье, он подошел к хозяйке дома и поцеловал ей руку. Все уселись и завязался общий разговор; но Эриксо принимала в нем мало участия. При первом же взгляде на индуса она почувствовала какое–то стеснение в груди. Хотя она никогда не видала его прежде, но высокая фигура Адуманты показалась ей знакомой и она молча следила за каждым движением набоба. Рука, с которой он снял перчатку, была нежна и выхолена, как рука женщины, и украшена кольцом с чудным сапфиром.

Однако, грудной, звучный тембр его голоса заставил ее вздрогнуть, напомнив ей хорошо знакомый и страшный голос. Она тщетно старалась увидеть его глаза: густые и длинные ресницы скрывали их цвет и взгляд. Сердце Эриксо тоскливо забилось. Сама не зная почему, искала она в этом незнакомце Аменхотепа; но нет, это был не он, – решила она под конец. Право, она уж стала грезить среди бела дня! Кроме того, Аменхотеп никогда не покидает своей дорогой пирамиды и фолиантов, над которыми корпит. Стряхнув свои докучные мысли, она примкнула к общему разговору.

При удобном случае Эриксо с улыбкой спросила, почему к своему имени он прибавляет еще английское?

– Моя мать была англичанка, дочь полковника Аллана, – просто ответил Адуманта. – Видите ли, отец мой страстно влюбился в златокудрую красавицу, какой была она, и та ответила ему взаимностью; но семейство матери формально воспротивилось этому браку с язычником, казавшемуся всем чудовищным. Тогда мисс Аллан бежала и, несмотря на все препятствия, стала супругой раджи. Я истинное отражение этого брака, а именно: я – полуевропеец, полуиндус. Моей матери, бывшей моей первой наставницей, я обязан знанием европейских языков, знакомством с обычаями вашего мира и умеренной ненавистью к англичанам; она же наделила меня страстью к путешествиям. Получив от отца весьма значительное состояние, и будучи младшим сыном, я живу совершенно независимо и не знаю других законов, кроме моей фантазии, которая гонит меня за новыми и новыми впечатлениями! – с улыбкой закончил Адуманта.

Проведя у них около часа, набоб простился и уехал.

Заметив, что Эриксо безучастна к хвалебным гимнам, расточаемым индусу, граф со смехом заметил:

– Смотри–ка, Ричард! Жена твоя стала что–то мечтательно задумчива! Уж не покорил ли ее сердце красавец–индус?

– Мне кажется, что между ним и Аменхотепом существует странное сходство. Я вечно боюсь, что он снова явится в каком–нибудь новом виде, – грустно заметила Эриксо.

Гомерический смех присутствующих был ответом на ее слова.

– Нет, баронесса! Я никогда не подумал бы, что вы такая трусиха!.. Конечно, у вас есть веские причины бояться господина Аменхотепа, но отождествлять его с этим очаровательным Адумантой, у которого только и есть восточного одно имя, как хотите, уж слишком комично! Подумайте сами: Аменхотеп – одетый по последней моде, Аменхотеп – рассуждающий о театре, скачках и о достоинствах лошадей! Ха, ха! Я не могу без смеха и подумать об этом!

– Да, профессор прав! Старый колдун не двинется из своей пирамиды и будет стараться иначе достать тебя, – вмешался граф. – Право, даже смешно отыскивать старого разбойника в любезном Адуманте! К тому же, вот уже около года, как египтянин не подает и признака жизни. Итак, забудь эту страницу прошлого, очевидно, окончательно закрытую. Во всяком случае, у тебя есть магическое оружие, против которого Аменхотеп бессилен.

– О! Я никогда не расстаюсь с этим оружием. Но вы правы: набоб не может быть Аменхотепом, – со вздохом облегчения ответила Эриксо.

С этого дня Адуманта сделался частым гостем в семействе графа и приобрел всеобщее расположение своей предупредительностью, рыцарским вниманием к Эриксо и гибким, развитым умом; молодой индус обладал эрудицией и знанием, удивительным для его лет, что, однако, не мешало ему по временам принимать участие в светских развлечениях и появляться на прогулках или празднествах в казино, где Эриксо стала царицей красоты. Где бы она ни появилась, всюду вокруг нее толпились поклонники и никто не удивлялся, видя среди них высокую фигуру молодого индуса. Эриксо тоже подмечала не раз восхищение, вспыхивавшее в темных глазах Адуманты, но теперь она так свыклась с окружавшим ее поклонением, что не придавала этому особого значения.

Набоб как–то пригласил графа с семейством к себе обедать. Отказывать не представлялось поводов, и вот, в назначенный день все отправились на виллу. Молодой хозяин принял гостей с обычным радушием и очаровал всех любезностью.