Стивен Кинг - Полная тьма, ни одной звезды

Родди Хендерсон нахмурился.

— Это очень неразумно.

— Неразумно было начинать с этого, друг мой. Ты сказал, «Сожалею, Дэйв, вероятность того, что ты умрешь прежде, чем получишь шанс сказать «С Днем Святого Валентина», девяносто процентов, поэтому, мы собираемся испортить время, что у тебя осталось, накачав тебя ядом. Ты можешь почувствовать себя хуже, если я введу тебе отстой со свалки мусора Тома Гудхью, но вряд ли». И как дурак, я согласился.

Хендерсон выглядел обиженным.

— Химиотерапия является последней надеждой на…

— Не неси чепуху, трепач, — сказал Стритер с добродушной усмешкой. Он сделал глубокий вздох, который проделал весь путь до основания его легких. Он превосходно себя чувствовал.

— Когда рак агрессивный, химия не для пациента. Это просто дополнительные страдания за деньги пациента, чтобы, когда он умрет, доктора и родственники могли обнять друг друга у гроба и сказать: мы сделали все, что смогли.

— Это грубо, — сказал Хендерсон. — Ты знаешь, что склонен к рецидиву, не так ли?

— Скажи это опухолям, — сказал Стритер. — Тем, которых больше там нет.

Хендерсон посмотрел на слайды «Глубоких Темнот» Стритера, которые все еще щелкали с двадцатисекундными интервалами на экране конференц-зала и вздохнул. На них все было в порядке, даже Стритер знал это, но казалось, они делали его доктора несчастным.

— Расслабься, Родди. — Мягко сказал Стритер, как когда-то возможно говорил Мэй или Джастину, когда любимая игрушка потерялась или сломалась. — Дерьмо случается; чудеса также порой случаются. Я прочел это в «Ридерз Дайджест».

— За мой опыт, они никогда не случались в трубе МРТ. — Хендерсон поднял ручку и постучал ею по папке Стритера, которая значительно выросла за прошедшие три месяца.

— Все случается в первый раз, — сказал Стритер.

Вечер четверга в Дерри; сумерки летней ночи. Заходящее солнце, отбрасывало свои красные и мечтательные лучи на три отлично подрезанных, политых, и озелененных акра Тома Гудхью, которые было опрометчиво называть «обветшалым задним двором». Стритер сидел в шезлонге на террасе, слушая стук тарелок и смех Джанет и Нормы, пока они загружали посудомоечную машину.

Двор? Это не двор, это представление рая для поклонника «Магазина на диване».

Был даже фонтан с мраморным ребенком, стоящим в его центре. Так или иначе, это был херувим с голой задницей (естественно, писающий), что сильнее всего оскорбляло Стритера. Он был уверен, что это была идея Нормы — она вернулась в колледж, чтобы получить степень в области гуманитарных наук, и имела банальную претенциозность в классике — но, тем не менее, видя эту вещь здесь в умирающем свечении совершенного вечера Мэна и зная, что ее наличие было результатом монополии на мусор Тома…

И вспомнив о дьяволе (или Эльвиде, если вам так больше нравится, подумал Стритер), появился сам Король Мусора, с горлышками двух потеющих бутылок «Споттед Хэн», зажатых между пальцами его левой руки. Стройный и подтянутый в своей оксфордской рубашке с открытым воротом и выцветшими джинсами, лицом с резкими чертами, отлично освещенным отблеском заката, Том Гудхью был похож на модель пивной рекламы в журнале. Стритер мог даже представить текст объявления: Живите хорошей жизнью, возьмите Споттед Хэн.

— Думаю, ты можешь выпить еще, поскольку твоя прекрасная жена сказала, что она за рулем.

— Спасибо. — Стритер взял одну из бутылок, опрокинул ее к своим губам, и отпил. Претенциозно или нет, оно было хорошим.

Когда Гудхью сел, футболист Джейкоб появился с тарелкой сыра и крекеров. Он был столь же широкоплечим и красивым, как Том в былые дни. Вероятно, болельщицы преклоняются перед ним, подумал Стритер. Скорей всего, он трахает их своей проклятой дубиной.

— Мама подумала, что они будут кстати, — сказал Джейкоб.

— Спасибо, Джейк. Ты уходишь?

— Только на некоторое время. Побросать фрисби с парнями в Берренс, пока не стемнеет, затем за учебу.

— Оставайтесь на этой стороне. Там снова вырос этот чертов ядовитый плющ.

— Да, мы знаем. Денни подцепил его, когда мы были в средней школе, и он был так плох, что его мать подумала, что у него рак.

— Ух! — сказал Стритер.

— Езжай домой аккуратно, сынок. Без выкрутасов.

— Будь уверен. — Сын обнял своего отца и поцеловал со смущением в щеку, что Стритер счел удручающим. У Тома было не только здоровье, все еще великолепная жена, и смешной писающий херувим; у него был красивый восемнадцатилетний сын, который по-прежнему чувствовал себя естественно, целуя отца на прощание, прежде чем уйти со своими друзьями.

— Он хороший парень, — сказал нежно Гудхью, наблюдая за Джейкобом поднимающимся по лестнице в дом и исчезающим внутри. — Прилежно учится и получает свои оценки, в отличие от своего старика. К счастью для меня, у меня был ты.

— К счастью для нас обоих, — сказал Стритер, улыбаясь и укладывая липкий сыр на крекер. Он засунул его в рот.

— Рад видеть, что ты ешь, приятель, — сказал Гудхью. — Мы с Нормой стали задаваться вопросом, все ли у тебя в порядке.

— Лучше не бывает, — сказал Стритер, и отпил еще вкусного (и без сомнения дорогого) пива. — Хотя, я полысел спереди. Джен говорит, что из-за этого я выгляжу более худым.

— Это одна из тех вещей, о которых дамам не стоит волноваться, — сказал Гудхью, и пригладил рукой назад свои волосы, которые были столь же объемны и густы, как в восемнадцать лет. Их не тронула и седина. Джанет Стритер еще может выглядеть на сорок в хороший день, но в красном свете заходящего солнца, Король Мусора выглядел на тридцать пять. Он не курил, не злоупотреблял алкоголем, и ходил в спортивно-оздоровительный центр, который имел деловые отношения с банком Стритера, но который Стритер не мог себе позволить. Его средний ребенок, Карл, сейчас отрывался в Европе с Джастином Стритером, вдвоем они путешествуют на деньги Карла Гудхью. Которые, конечно, в действительности были деньгами Короля Мусора.

О человек, у которого есть все, твое имя Гудхью, подумал Стритер, и улыбнулся своему старому другу.

Его старый друг улыбнулся в ответ, и коснулся горлышком своей бутылки пива бутылки Стритера.

— Жизнь хороша, согласен?

— Очень хороша, — согласился Стритер. — Долгие дни и приятные ночи.

Гудхью поднял свои брови.

— Где ты услышал это?

— Полагаю, сам придумал, — сказал Стритер. — Но это правда, ведь так?

— Если это так, я обязан многими своими приятными ночами тебе, — сказал Гудхью. — Мне пришло в голову, дружище, что я должен тебе свою жизнь. — Он указал бутылкой на свой невероятный задний двор. — Лучшей части ее, во всяком случае.