Антон Текшин - Под знаком Z (сборник)

– Кстати, как ты? Рана больше не болит? Никаких изменений не ощущаешь?

Я покачал головой и тут же наткнулся на встревоженный взгляд друга.

Куля явно спрашивал не только потому, что беспокоился обо мне. С каждым часом в глубине его души, как пухлый слизень, нарастало напряжение. Он знал, что рано или поздно я стану зомбаком, и тогда на нашей дружбе придется поставить жирный крест.

– Рано радуешься, – поспешил расстроить меня Куля. – Это вирус стал рассасываться в организме. Скоро начнется лихорадка. А потом… Потом эта зараза вмиг тебя сожрет, и мне придется вышибить тебе мозги.

Он замолчал, после чего затараторил сбивчиво и торопливо:

– Надо уходить. Если покинем город до того, как ты склеишь ласты, есть все шансы отыскать этот чертов медицинский центр!

– Не успеем…

– Если поторопимся, успеем! – повторил с нажимом Куля. – А пока надо избавиться от этого религиозного фанатика, пока он окончательно мозги нам не промыл…

Раздался лязг и приглушенный грохот. Дверь в кладовую дернули изо всех сил, потом еще. Напористее, тяжелее. На четвертый раз она не выдержала – сорвалась с петель и рухнула с надсадным грохотом, взвивая пыль.

В проеме показался отец Кирилл с ружьем, направленным на нас. Хватка была уверенная, твердая, глаза сияли нездоровым блеском.

– Выходите, – приказал священник, и холодный, как осколок льдины, ствол уперся мне в живот.

– Постойте…

– Быстро!!! Повторять не буду!

Мы подняли руки и покорно вышли из кладовой. Отец Кирилл слегка подался назад, продолжая держать нас на прицеле. Священник медлил, делал неуклюжие движения, и сразу было видно, что стрелок он никудышный.

– Слушай, придурочный, – начал Куля. – Отпусти нас по-хорошему. У нас и так проблем по горло, а тут еще ты со своими проповедями.

– Замолчи! – жилка на щеке священника чуть дернулась. – Ни звука!

– А разве батюшкам не запрещено держать оружие? – удивился я.

– Ты прав, – ответил тот невозмутимо, поворачиваясь ко мне. – Убийство – страшный грех. Но к вам, предателям Господним, это не относится.

– Да ты хоть понимаешь, что несешь?! – воскликнул Куля. – У нас тут город погибает. А ты, вместо того чтобы помочь, еще сильнее все портишь!

Глаза священника забегали. Он растерялся, явно озадаченный таким ответом, но потом сильнее стиснул приклад двустволки и шагнул навстречу Куле.

– Я бы не советовал стрелять, – тот состроил серьезную мину и кивнул на дверь, ведущую на улицу. – Эти твари остро реагируют на звук. Если услышат, ломанут сюда толпой. Тебе оно надо?

Священник потупился, но ружья не опустил. Похоже, ему все было до лампочки. Он выглядел настолько озабоченным и одержимым, что мне сделалось не по себе. Глаза застелены туманной пеленой, губы дрожат, а зубы клацают, как у голодной псины.

– Ладно. Раз ты по-хорошему не понимаешь…

Куля метнулся в сторону столов, стоящих у стены. Священник дернулся, ружье в его руках взметнулось и направилось на ускользающего Кулю. Тот отпрыгнул влево, откатился в угол – и на удивление легко ушел от выстрела. Дробь пронеслась мимо и проломила стол.

Я подскочил к священнику, вцепился в ствол и дернул вверх. Ружье взметнулось к потолку вместе с дрожащими руками батюшки. Раздался новый выстрел. В пальцы тяжело ударила отдача.

Выдернув ружье из рук священника, я оттолкнул его что было сил. Отец Кирилл протяжно взвыл и шлепнулся на пол. Оружие осталось у меня.

В этот момент вернулся Куля – грязный и всклокоченный. Левый глаз слегка подергивался, поперек щеки прочертило свежую царапину.

– Грешники! – вопил отец Кирилл. – Продали душу сатане! Вы все в аду сгорите, нехристи!

В его глазах плясали бесы. Батюшку трясло, как в лихорадке, но сопротивляться он больше не смел. Просто лежал и молотил руками по полу, словно рассерженный ребенок, не получивший желанную игрушку.

Со стороны двери раздался грохот. Мощный и раскатистый. Сперва удары были одиночными, потом долбить стали сильнее и без остановки.

Мы с Кулей бегло переглянулись. Друг стремительно изменился в лице: краска отхлынула от пухлых щек, глаза залило ужасом.

– Вот черт! Сказал же идиоту не стрелять!!

Удары в дверь усилились. Грохот напоминал стук множества рук, как будто там их было не две и даже не двадцать две. Сомнений в том, что с улицы ломились зомбаки, не оставалось.

Отец Кирилл вскочил и заметался в ужасе по комнате, совсем забыв о нас.

Я начал лихорадочно осматриваться, ища пути отступления.

Вход был один-единственный – центральный, но за ним топтались зомбаки.

Передо мной нарисовался Куля, перепуганный, взъерошенный:

– Окна! Поищи, чем можно доски выломать!

Я коротко кивнул и начал поиски. На безумного святошу никто внимания уже не обращал.

Через несколько секунд случилось то, отчего все наши планы рухнули. В животе у меня будто расплескали кислоту, а к горлу подкатила тошнота. Очертания огромной комнаты поплыли, ноги подкосились, пол метнулся на меня.

Удар. Перед глазами взвилась пыль, щеку скрутило резкой болью. Ружье скользнуло из онемевших пальцев, откатилось в сторону.

– Ванек!

Резвый топот. Крик. Тяжелая рука, ложащаяся на плечо. Побледневшая физиономия и звонкий, прорывающийся в сознание, как сквозь пленку, крик.

– Что с тобой?! Говорить можешь?

В ответ – слабый кивок. Я сам пока не понимал, что могу, а что нет.

– Уже началось, да? Ты превращаешься?

– Откуда я, блин, знаю?! Просто мне хреново!

Куля подхватил меня под руки, потащил к столу и усадил. Гаркнул что-то угрожающее батюшке, отчего тот взвизгнул и зажался в угол.

Началась возня. Потом в руках у Кули непонятно откуда появилась кирка, и он принялся поспешно отдирать доски от одного из заколоченных окон.

Видимость была паршивая – все заслоняла пелена белесого тумана. Слышно было, как острие кирки, звеня, вгрызается между прибитых досок и с натужным скрипом выдирает их, как стоматолог – зубы. Куля пыхтел, кирка со свистом рассекала воздух, в помещении гремела ругань запыхавшегося друга.

– Потерпи, братуха! Уже скоро…

Последняя доска слетела, и глазам открылось широченное окно с начисто выбитым стеклом. На улице раскинулась глухая ночь. С холодной усмешкой на нас уставились блестящие, как бисер, звезды.

Лязгнула отброшенная кирка, и Куля кинулся ко мне.

Трясущиеся руки подняли меня и взвалили на плечо. Комната перевернулась, пол поехал – меня поволокли к окну. Шаг, второй, рывок – и я уже стоял в проеме и покачивался, точно пьяный. Позади вытягивался Куля, собираясь прыгнуть следом. В правой руке было ружье, отобранное у священника.