Нэнси Коллинз - Самое темное сердце (ЛП)

– Ты Синяя женщина, – это звучит как утверждение.

– Так меня называют. Моё имя Соня. Соня Блу.

Он снова смотрит на моё плечо.

– Я ранил тебя прошлой ночью, но ты цела. Ты носишь кевларовый бронежилет?

– Нет.

Складка между его бровями становится глубже.

– Послушай, давай забудем о стрельбе, хорошо? – прерываю я его, прежде чем он успевает спросить что-то ещё. – Я согласилась с тобой встретиться не для того, чтобы сравнить шрамы. Я здесь, чтобы уговорить тебя оставить это безумие. До сих пор тебе сопутствовала удача, но, в конце концов, она оставит тебя. Несмотря на всё, что, как ты думаешь, знаешь, ты не способен по-настоящему сражаться с этими тварями.

Его глаза темнеют от злости.

– Кто ты такая, чтобы указывать мне, что делать и чего я не знаю? Я едва ли новичок в этом деле – охочусь на этих тварей вот уже 5 лет! Я знаю, что если выстрелить в них серебряной пулей, то они умрут. Я знаю, что если их обезглавить – они умрут. Я знаю, что если коснусь их распятием, то оно оставит ожог.

Я трясу головой, едва сдерживая смех.

– Что угодно останется мёртвым, если отрубить ему голову. Что касается ожогов от распятия – религиозные символы на них не действуют.

– Мой действует, – отвечает он, мышцы его челюсти подергиваются.

Я протягиваю руку.

– Дай мне взглянуть на него.

Эстес осматривает своим пронизывающим, как прожектор, взглядом кафе, после чего тянется во внутренний правый нагрудный карман своего пальто и вытаскивает витиевато разукрашенный старинный крест размером в фут[5]. Я беру у него крест, осторожно переворачивая его у себя в руках. Он весит столько, что одинаково хорошо может исполнять роль и дубинки, и креста.

– Я купил его у торговца редкими вещами, – объясняет Эстес. – Он утверждал, что этот крест был специально сделан для инквизиторов и освящен лично Папой Сикстом IV.

– Я знаю, что это, – отвечаю я сжато. – Такие кресты использовались для санкционированных церковью избиений обвиненных в колдовстве и еретиков. Ломание костей с помощью освященного предмета, по поверью, причиняло боль демону, которым были одержимы подозреваемые, и гарантировало, что ни один бес не сможет потом войти через рану. – Я возвращаю ведьма-каратель ему и вытираю руки салфеткой с держателя на столе. – Они получают ожоги, потому что крест серебряный, а не потому, что это крест. И даже не потому, что он был освящен Папой.

Эстес долго смотрит на крест, как если бы он впервые его по-настоящему видит, потом аккуратно возвращает его в карман пальто.

– Это и есть то, что я имела в виду, – говорю я, тряхнув головой в отвращении. – Твое понимание их возможностей и слабостей, хотя и впечатляет, но серьезно ограничено. Ты хорош, но всего лишь человек. Существует лишь горстка тех, кто обладает способностью действительно видеть, чем являются эти создания, и большинство из них просто чокнутые. Я могу сказать, просто глядя на тебя, что ты не владеешь экстрасенсорным восприятием, так что, полагаю, твоя осведомленность, возможно, происходит от личного контакта.

У него на лице появляется выражение испуга, и так же быстро, как олень, проскакивающий перед мчащейся машиной, исчезает.

– Кто тебе сказал?

Я вздыхаю и закатываю глаза. Более эмоциональные, чем я, люди утомляют меня.

– Ты слышал, что я только что сказала? Давай без паранойи, дружище. Я ничегошеньки о тебе не знаю, кроме того, что рассказал мне Джен. Но дай мне небольшой кредит доверия на то, что два плюс два не будут равняться пяти, хорошо?

– Ты говоришь, что пока мне просто везло. Это ерунда! У меня больше двадцати убийств за плечами. Это больше, чем везение! Ты продолжаешь говорить, что я просто человек. Так кем же, черт побери, это делает тебя?

– Успокойся, мальчик, – улыбаюсь я, мельком показывая ему кончик клыка. – Ты уже должен был понять, что никто лучше не знает повадки хищника, чем сам хищник.

Эстес тянется к спрятанной подмышкой кобуре, но я перехватываю его запястье и прижимаю к столу с достаточной силой, чтобы пролить остывающий кофе на блюдце.

– На вашем месте я бы не делала этого, мистер Эстес, – ровно и тихо говорю я, словно успокаивая пугливое животное. Хотя я слежу, чтобы давление на его запястье пока не причиняло боль, он не может поднять руку, не сломав её. – Для начала, тут слишком много свидетелей. – Я киваю в сторону троих студентов, попивающих кофе и жующих пирог через две кабинки от нас. – Ни вы, ни я не заинтересованы в причинении вреда посторонним.

– С каких это пор твой вид начал заботится о том, чтобы не причинять вреда невинным? – выплёвывает он слова, как если бы те свернулись у него во рту.

– Я не одна из них, – отвечаю я, стараясь, чтобы в моём голосе не прозвучала злость. – Не держала ли я только что твое распятие?

Он слегка расслабляется, но напряжение не отпускает его до конца, а брови остаются сосредоточено нахмуренными.

– Тогда что ты такое, если не нежить?

Я пожимаю плечами и отпускаю его руку. Он отдергивает её и осторожно осматривает, как человек, считающий пальцы после близкой встречи с крокодилом.

– Все, что я могу сказать, так это то, что я Соня Блу и являюсь охотником на вампиров последние тридцать лет.

Эстес перестает массажировать свое запястье и склоняет голову набок.

– Тридцать? Сколько тебе лет?

– Сорок семь.

– Тебе не дашь.

Я не сразу понимаю, что он пытается пошутить, и криво улыбаюсь в ответ.

– Спасибо.

Между нами наступает долгая, неудобная пауза. Его взгляд периодически пробегается по мне, пытаясь расшифровать представшую перед ним загадку с помощью своей версии Розеттского камня[6], на котором основывается его мировоззрение. Я едва касаюсь поверхности его сознания, но осторожно, чтобы не создать рябь, которая выдаст мое присутствие. Я вижу голодные, мертвые глаза и улыбающийся рот на тёмном лице.

– Ты ищешь конкретного вампира.

Эстес подозрительно сощуривает глаза.

– Не волнуйся, я не читаю мысли, – вру ему прямо в лицо. – Просто у тех, кто охотится на нежить, есть на то причины, и обычно это месть. Это определенно было в моем случае.

Подозрение в глазах Эстеса сменяется любопытством.

– Расскажи мне об этом.

Я пожимаю плечами.

– Все та же старая история. Девушка думала, что имеет мир на веревочке. Девушка встречает очаровательного Прекрасного Принца. Прекрасный Принц превращается в насильника и исчадие ада. Девушка просыпается от комы год спустя с клыками и жаждой крови. Девушка проводит следующие двадцать с чем-то лет, пытаясь выследить ублюдка, который украл её жизнь и будущее.