Питер Страуб - Пропавший мальчик, пропавшая девочка

— В Бангкоке, — уточнил я. — А к восьмидесятому я вел себя уже хорошо. А что натворил Калиндар?

Джозеф Калиндар, квалифицированный плотник, начал с того, что вламывался в дома к женщинам и насиловал хозяек. После третьего изнасилования он стал брать с собой «на дело» четырнадцатилетнего сына Вскорости Джозеф решил, что будет осмотрительней убивать жертв после того, как он и его сын изнасилуют их. Через пару месяцев он вконец озверел Во время последнего в серии набега он, якобы руководствуясь устными приказами Господа, убил и затем обезглавил своего сына и оставил безголовое тело подростка распростертым на кровати рядом с убитой жертвой. Господь отблагодарил его за преданность вере и мощным голосом возгласил, что отныне и впредь на него, Джозефа Калиндара, семейного человека, квалифицированного плотника и Избранника Иеговы, возлагается ответственность за стирание с лица земли всех лиц женского пола либо по крайней мере стольких, сколько он в состоянии искоренить до того, как полиция помешает воплощению этой священной миссии. В семьдесят девятом Калиндара арестовали. В восьмидесятом он предстал перед судом, был признан невиновным по причине невменяемости и препровожден в Даунстэйтский госпиталь для невменяемых преступников, где тремя годами позже был задушен соседом по палате, который не согласился с попыткой Калиндара искупать его в крови Агнца и спешно доставить в объятия Спасителя.

— Этот изощренный псих был родственником Нэнси Андерхилл?

— Кузеном, — сказал Том.

— Это объясняет кое-что сказанное мне моим братом после похорон, — сказал я.

— Можешь ли ты подумать и назвать мне хотя бы одну причину, по какой твой племянник мог сорваться в бега?

— Причину... Одну, думаю, я назвать смогу.

ГЛАВА 3

Вскоре после того, как он прочел в газете некролог Нэнси и увидел из окна своего номера Марка, Тим сел во взятую напрокат машину и отправился по довольно необычному маршруту к дому своего брата. Даже если допустить, что по пути пришлось бы пару раз вернуться, на дорогу должно было уйти не более двадцати—двадцати пяти минут. Если б он поехал по магистрали, то затратил бы еще на пять минут меньше, но, поскольку он не бывал в родном городе почти пять лет, Тим решил поехать на север из центра города, затем свернуть на Кэпитал-драйв и продолжать движение, пока не выскочит на широченную шестиполосную Тевтония-авеню, там по диагонали на юго-запад и — до того момента, пока не увидит парк Шермана, бульвар Шермана, Берли или же любую из паутины улочек, что были знакомы с детства Он знал, где жил брат. Полагая, что в вихре экономического бума характерный колорит района изменился не слишком кардинально, Филип перебрался жить туда, где прошло его детство. На первый взгляд предположения Филипа оказались верны: приспособившись к инфляции, средний доход семьи в районе, ограниченном улочками Сьюпериор, Мичиган, Таунсенд, Ауэр и Сорок четвертой, вырос раза в четыре со времен детства Филипа Однако другие аспекты — те, что Филип не принял в расчет, — изменились наряду с доходами на душу населения.

Тим без труда выбрался на Кэпитал-драйв и направился на запад по просторной Тевтония-авеню мимо торговых центров и трехэтажных офисных зданий, чередующихся с кафе и ресторанами. Все выглядело как более чистая, яркая и процветающая версия старого Миллхэйвена. Именно таким Тим и полагал увидеть город, когда собирался сюда. Указатель Берли он приметил за квартал и свернул в район, где офисов было поменьше, а жилых домов — побольше. Четырехэтажные, кирпичные, кремового цвета здания-близнецы выстроились по обеим сторонам улицы, а протянувшиеся к ним узкие асфальтовые ленты подъездных дорожек разрезали зеленые газоны и напоминали выложенные в ряд на прилавке галстуки.

Через половину мили Тим встретил указатель «Шерман-драйв» и повернул направо. Парка Шермана и бульвара Шермана он не увидел, но они располагались где-то в этом районе. Шерман-драйв заканчивалась тупиком напротив бункера без окон, из литого бетона, под вывеской «Филиал городского архива». Тим поехал обратно и вновь повернул налево по узкой, с односторонним движением, улочке Шерман-Филиал-стрит, которая выходила на юго-западную оконечность самого парка Шермана. Когда-то давным-давно папочка приводил маленьких Тима и Филипа в этот парк к потрясающему каналу для гребли, качелям и каруселям, а еще там было маленькое волшебное царство дремлющих тигров и нескладных слонов в изумительном, ныне уже несуществующем зоопарке.

Тим объехал весь парк по периметру, так и не поняв, куда дальше. На втором витке он заметил указатель к бульвару Шермана, повернул и тут же был вознагражден появлением на левой стороне улицы такого знакомого с детства силуэта здания театра Белдэйм, где теперь располагалась протестантская церковь.

Но когда Тим окунулся в старую паутину переулков и перекрестков, он дважды притормаживал у дома брата и, не будучи абсолютно уверенным, проезжал мимо. В первый раз он сказал себе: «Нет, пожалуй, это не здесь». Во второй раз: «Да нет, не может быть». Однако это был именно дом Филипа — строение из кирпича и плитняка с крутой крышей и безобразным маленьким крыльцом чуть шире самой двери. К верхней планке сеточной двери были прикручены цифры «3324». Гадая, как оправдываться за опоздание, Тим припарковал свой неуместно шикарный, но очень удобный автомобиль чуть впереди по улице и зашагал обратно по залитому солнцем тротуару. Там, где когда-то над улицей склоняли могучие ветви огромные вязы, лапчатые листья платанов никли к ветвям рядом с бледными пятнистыми стволами. Тим дошел до бегущей к дому брата пешеходной дорожки и взглянул на часы: двадцатипятиминутное путешествие растянулось на три четверти часа.

Тим нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине дома вяло отозвался колокольчик. Послышались приближающиеся тяжелые шаги; искаженное тремя стеклянными полосами смотрового окошка, мелькнуло и тут же исчезло лицо; дверь распахнулась внутрь, и появился Филип, хмурясь через серую дымку сеточной двери.

— Явился, не запылился, — пробурчал он.

— И я рад тебя видеть, — ответил Тим. — Привет, Филип, как поживаешь?

С видом, будто подает милостыню, брат отступил назад и впустил его в дом С того момента, как они виделись в последний раз, Филип постарел лет на десять. Редеющие волосы были зачесаны назад, обнажая кожу головы такого же розовато-серого цвета, как и покрытое глубокими морщинами лицо. Очки без оправы с тонкими металлическими дужками сидели на чуть вздернутом носу. Над мягким обширным животом серебряная застежка крепила ярко-красный галстук к дешевой белой рубашке. Филип, подумал Тим, по-прежнему изо всех сил старается выглядеть таким, каков он есть, — средней руки администратором насквозь обюрокраченного заведения. Всю жизнь Филип с огромным трудом добивался своего места заместителя директора школы: неоспоримо респектабельный и приличный, до изумления скучный, невосприимчивый и глухой в вопросах ведения хозяйства, дорожащий своей маленькой, но осязаемой властью, «пушечное мясо» для бесконечных жалоб.