Калейдоскоп (сборник рассказов) - Игорь Анатольевич Безрук

сталкивался с чем-нибудь необычным и труднообъясним. Я рассказал про свои удивительные способности предугадывать однозначность наступления того или иного события, Сергей Петрович поведал о странном происшествии с соседским котом, который ни за что не хотел жить в новой квартире и на следующий же день выпрыгнул в окно с пятого этажа и необъяснимо исчез; Ольга вспомнила один свой примечательный сон, предсказавший рождение её племянницы; лишь Вадик упорно молчал, когда дело касалось чего-нибудь загадочного и непостижимого. Он только пожимал плечами, когда очередь доходила до него, и говорил:

— Не знаю, что и сказать: у меня ничего «такого» никогда не было.

Мы с Ольгой еще пытались выудить из него что-нибудь занимательное, мало веря в его последнее утверждение, но Вадик поклялся нам, что не интересуется ни мистикой, ни фантастикой, ни вообще чем-либо подобным. Тогда мы крутили дальше. Снова я вспоминал какой-нибудь вычитанный любопытный случай из истории, и мы обсуждали его на своем дилетантском уровне. Потом в эстафету включался Сергей Петрович и за ним опять Оленька.

Чем сильнее сгущалась за окном тьма, тем страшнее наши истории становились. Вот вскоре мы перешли к потусторонним мирам, потом к оборотням и призракам. Перебрали всех известных нам серьезных литераторов и пришли к единодушному мнению, что никто из них, скажем, ни Достоевский, ни Гоголь, ни Фолкнер или Набоков никогда не гнушались тем мистических и необъяснимых.

Вадим слушал внимательно, притаенно, укрывшись от света в тени верхней полки. Однако когда Сергей Петрович, человек, мастерски умеющий нагнать страху, попытался изобразить появление монстра, Вадим резко поднялся и быстро вышел из купе.

Сергей Петрович недоуменно вскинул брови и выпятил полные губы:

— Ну вот, оробел, что ли, парень?

— Да ну, — заступилась за Вадима Ольга, — ему, наверное, просто надоело слушать наши байки.

Я поднялся:

— Ладно, небольшой перекурчик перед сном и — баиньки.

— А я схожу умоюсь, пусть дама спокойно переоденется, — любезно улыбнулся Ольге Сергей Петрович.

Мы покинули купе. Сергей Петрович направился в туалет, я — к Вадиму.

Когда я вошел в тамбур, то увидел, что Вадим стоит спиной ко мне, ссутулившись и весь дрожа. Я окликнул его. Он повернулся ко мне, и я чуть не вскрикнул. Лицо Вадима необычайно осунулось и побледнело, под глазами отчетливо выступили темные круги. Он никак не мог зажечь спичку и прикурить. Руки его тряслись и не могли успокоиться. Я схватил их, сжал, пристально глянул в его мятущиеся глаза. Лишь через несколько секунд он пришел в себя и осмысленно посмотрел на меня. Дрожь его немного унялась, я смог взять у него коробок со спичками и поджечь ему сигарету. Потом я поинтересовался его состоянием и причинами, вызвавшими его. Вадим сделал пару глубоких затяжек, прежде чем начал. Он сказал, что так сильно его возбудили наши рассказы и что это самое ужасное из всего, что с ним происходит в жизни.

— Началось подобное со мной лет в двенадцать. Заехала как-то в наш небольшой городок женщина-экстрасенс Лика. Она проводила сеанс массовой терапии в одном из кинотеатров. Первый сеанс был бесплатным, поэтому народу набилось тогда столько, что яблоку негде было упасть. Калеки и сирые, любопытные и скептики, больные и здоровые — все потянулись сюда в надежде найти исцеление. Кто от заразы, засевшей в организме, кто от хандры, кто просто из праздного интереса. Загорелась легкой возможностью поправить свое здоровье и моя мать, страдавшая от ломоты в пояснице и головной боли. С собой она потянула меня: «Вреда не будет. Говорят, что Лика очень искусна в своем деле».

Мы попытались протиснуться поближе к сцене, но из-за огромного скопления людей сумели добраться только до третьего ряда, где и застыли в узком проходе, так как все места давно были давно заняты.

Лика появилась сразу после третьего звонка в черном с блестками платье, высокая, худощавая, с длинными черными волосами и колючим взглядом. Зал полностью замер и притих. Редкое покашливание в небольшом помещении звучало как гром: звучно и резко. Лика сначала не произнесла ни слова. Она неторопливо обвела глазами зал и только потом начала говорить.

— Уже одного того, что вы видите меня и слышите, достаточно, чтобы в ваше тело проникли импульсы моей жизненной энергии, — сказала она. — Больные после этого сеанса почувствуют облегчение; те, которых сглазили, — освобождение от дурного влияния. Жаждущие обрести новые силы — воспрянут духом. Я удалю из вас всё плохое, я дам вам всё лучшее…

Я слушал её и смотрел вокруг на тянущиеся к ней лица, на жаждущих исцелиться и неуверенных в себе. Никогда прежде во всем людском облике я не читал столько желания исцелиться, столько надежды, столько чаяний. Некоторые принесли с собой воду. Несколько человек снимали Лику на фотопленку. Они также были страстно уверены, что и вода и фотография Лики станут после сеанса целебными. Лика много рассказывала о разных случаях чудесного преображения человека, восстановления его нарушенных жизненных функций. По её словам, она и омолаживала организм человека и «подзаряжала» его. На протяжении часа зал был как завороженный. В конце концов Лика приступила к тому, ради чего, собственно, она сюда и приехала: к сеансу массовой терапии. Зал застыл. Лика провела правою рукою в одну сторону, потом в обратную, зашептала какие-то неразборчивые фразы, продолжая манипулировать руками, одних вгоняя в сон, других в транс. На отдельных местах люди зашевелились, пришли в движение, заколыхались из стороны в сторону, заражая своими колыханиями и соседей. Вскоре два-три ряда уже качались, как одна цельная лента. Кто-то заплакал, кто-то завыл, как собака, глухо и протяжно. Редко кто сидел с открытыми глазами. Даже стоящие прикрыли их блаженно.

— …Я насыщаю вас жизненной силой, я изгоняю из вас недуг и немощь, — шипела в микрофон Лика, продолжая плавно водить по воздуху руками.

Я непонимающе смотрел на неё, на людей вокруг меня, и меня это, как чувствовал я, нисколько не трогало. Но внезапно отчетливо раздался низкий рыкающий звук, переходящий изредка в вой и постанывание. Я обернулся на эти звуки и увидел в четвертом ряду неподалеку от меня девочку лет шести — семи, поднявшуюся со своего места и вцепившуюся обеими руками в спинку находящегося перед ней кресла. Лицо её страшно исказилось, напоминая затравленного зверька, глазные яблоки закатились кверху, глазницы в отсвете крайних