Кирилл Бенедиктов - Завещание ночи. Переработанное издание

Вадик — один из очень немногих людей, которым я могу простить подобное обращение. Я подождал, пока он вытащит из кармана мятую пачку «Пегаса», ткнул его пальцем в живот и сказал:

— Это твоя работа, доктор Менгеле. Тебе за нее бабки платят.

— Бабки, — скривился Саганян. — Если бы мне платили за то, что я зашиваю, столько, сколько тебе за то, что ты режешь…

— За мной бутылка коньяка, — пробормотал я, чувствуя, что не могу больше поддерживать этот веселый разговор. — Спасибо, добрый доктор, я побегу…

— Э, — крикнул мне вдогонку Вадик, — только французского! Я, конечно, патриот своей родины, но пусть армянский коньяк пьют мои пациенты…

Я вышел на Сухаревскую площадь. Было уже совсем темно, золотые огни фар рябили в глазах, как огромный сумасшедший калейдоскоп. Я набрал городской номер ДД. Насчитал двадцать гудков и нажал отбой. Позвонил Наташиной тетке.

Тетка проинформировала меня о том, что Наташа была у нее последний раз вчера днем, то есть как раз до своего прихода ко мне. Я вежливо поблагодарил и попросил, чтобы Наташа обязательно позвонила Киму, если, конечно, появится. Тетка обещала.

Я подумал, кому еще можно позвонить. Звонить было некому.

Потом я отогнал «Рено» к дому Бори Кулакова. Делал я это чисто автоматически, точно так же, как и вытирал кровь с дорогой кожи сиденья, — небольшое бурое пятно там все же осталось. На улице Алексея Толстого я припарковал машину около угла кремовой башни и набрал номер Кулакова. Протрезвевший Боря обложил меня отборнейшим матом, но мне уже было все равно. Я повесил трубку и, засунув руки в карманы, двинулся вниз по темной пустой улице.

Следующие два часа я занимался спасением машины ДД. В кромешной тьме, упавшей на платформу «43-й километр», я с большим трудом отыскал нужный мне проселок и чуть не выбил глаз веткой, разыскивая спрятанную «девятку». Машина, к моему немалому удивлению, оказалась совершенно нетронутой — то ли на нее никто не успел наткнуться, то ли ни у кого не хватило фантазии представить себе, что новенькая «девятка» может стоять в лесу совсем бесхозной. Я зажег в салоне свет и несколько минут неподвижно сидел в машине, тупо глядя в непроглядный мрак за стеклом. Из темноты прилетело какое-то крупное насекомое, натолкнулось на лобовое стекло и поползло по нему, деловито перебирая тонкими ножками. Когда оно скрылось из глаз, я выключил лампу и завел мотор.

Стояла душная июньская ночь. По дороге, обгоняя меня, неслись к Москве автомобили — небольшие, компактные, полутемные островки комфорта и безопасности; и такие же островки мчались мне навстречу, слепя ближним светом. Я ехал медленно, невидящими глазами следя за дорогой. На меня обрушилось давящее ощущение одиночества.

Всю дорогу я убеждал себя, что Наташа уже сидит либо у ДД, либо у тетки, и злился, что не отдал ей второй ключ от своей квартиры. На моих часах было полвторого ночи, когда я поднялся на пятый этаж дома ДД. По-прежнему темнела рваная дыра на месте выбитого мною замка и глухо рычал за дверью Дарий, отпугивая непрошеных гостей. Меня он, впрочем, узнал, и, когда я открыл защелку, кинулся меня облизывать. Я быстро осмотрел квартиру, позвал: «Наташа!» и, не получив ответа, повел выгуливать пса.

Трудно объяснить, почему я продолжал выполнять эти будничные действия так спокойно, как если бы вообще ничего не произошло. Я ходил вокруг дома ДД, посматривая на весело рыщущего в кустах Дария, и твердил себе, что с Наташей все в полном порядке. Эта фраза, как заклинание, блокировала прочие мысли и не давала подумать ни о чем другом. Я представлял себе, как Наташа появляется у тетки, у девчонок в общаге, у каких-то своих мифических друзей-геологов и рассказывает им о своих невероятных приключениях. Пару раз я даже слабо улыбнулся.

Я свистнул Дария, вновь запер его в квартире, постаравшись на скорую руку замаскировать пролом в двери, сел в машину и поехал к себе.

На лестничной площадке никого не было. В коридорчике — тоже. На двери в квартиру не бьшо приколото никакой записки. Впервые, войдя в свою собственную квартиру, я почувствовал леденящий, тоскливый неуют и пожалел, что не завел автоответчик.

Часы показывали начало четвертого. Предпринимать какие-то шаги было слишком поздно, да и к тому же я не знал, какие. Оставалось только ждать. Я открыл бар, налил себе стакан коньяку, выпил и лег спать. Отключился я сразу, едва закрыл глаза, и снов в эту ночь не видел.

Разбудил меня звонок в дверь. Я прыгнул с кровати, метнулся в прихожую и выскочил в коридорчик, не озаботившись даже тем, что из одежды на мне были только плавки.

— Привет, Ким, — сказал маленький мальчик Пашка. — Ты опять играешь?

— Привет, Пауль, — отозвался я, наконец, подавив в себе непроизвольное желание взять его за ухо и выкинуть в мусоропровод. — Времени-то сколько?

— Десять, — вздохнул он. — Мама с папой на работе, а бабуля дрыхнет… Причины, по которым это прелестное дитя не посещает детского сада, остаются для меня загадкой. Я сказал:

— Пауль, я чертовски занят. Ты извини, дружище, но лучше заходи в какой-нибудь другой раз. Хорошо?

Он обиженно заморгал.

— Всегда ты так, Ким… С тобой играть стало неинтересно, ты все время говоришь — в другой раз. А я только хотел тихонечко посидеть и видик посмотреть, и все. А ты…

Я представил себе муку ожидания, нервную дрожь, вызываемую каждым телефонным звонком, подумал о том, что, в конце концов, Пашку можно будет выставить в любую минуту, и сказал:

— Ладно уж, фельдмаршал. Заходите. Только так: мне могут позвонить, и я должен буду быстро уйти. Тогда уж без обид, договорились?

— О'кей, — солидно ответил Пашка и шмыгнул в комнату.

Он с разбегу плюхнулся на колени перед шкафчиком, где стоят видеокассеты, и зашарил в них, выбирая, что же посмотреть на этот раз. Пашка пересмотрел практически все мои фильмы, кроме, может быть, «Восставших из ада» и «9 1/2 недель», а поскольку я своей видеотекой не занимаюсь, то дилемма, стоящая перед ним, обычно сводится к выбору между фильмом, который он видел уже три раза, и фильмом, который он видел только дважды.

— Ну-с, фельдмаршал, что будем смотреть?

Он пыхтел, как ослик старины Буридана, разрывающийся между двумя копнами сена. Наконец решился и сказал:

— Мультики, там, где про розовую пантеру!

Я хмыкнул и поставил кассету. Пауль залез с ногами в кресло и победно посмотрел на меня.

— Что будем пить? — спросил я.

Это ритуал. Он потер переносицу и глубокомысленно изрек:

— Коктейль-оранж.

Это значит — апельсиновый сок. Я прошел на кухню, налил ему в высокий стакан апельсинового сока и бросил два куска льда. Подумал немного и налил себе то же самое.