Абрахам Меррит - Гори, ведьма, гори! (сборник)

Она негромко спросила:

– И о чем же она шептала, Алан?

– Она советовала опасаться вас, Дахут.

Она по–прежнему спросила:

– Значит, вы не спали?

Вспомнив об осторожности, я рассмеялся:

– А разве бодрствующим шепчут мухи? Я крепко спал и видел это во сне – несомненно.

– А голос вы узнали? – Она неожиданно посмотрела прямо мне в глаза.

– Когда услышал, мне показалось, что узнал. Но, проснувшись, забыл.

Она молчала, пока слуга с пустым взглядом расставлял перед нами еду. Потом устало сказала:

– Уберите меч, Алан. Сегодня он вам не нужен. И я сегодня не вооружена. Прошу вас об этом. Сегодня можете мне верить. Обращайтесь со мной сегодня, только как… с человеком, который вас любит. Сделаете, Алан?

Сказано было так просто, так искренне, что гнев мой исчез, а недоверие ослабло.

Впервые я почувствовал жалость. Она сказала:

– Я даже не прошу вас, чтобы вы делали вид, будто любите меня.

Я медленно ответил:

– Трудно не полюбить вас, Дахут.

Ее фиолетовые глаза затуманились слезами. Она сказал:

– Я… сомневаюсь…

Я сказал:

– Уговор. Сегодня утром мы встретились впервые. Я о вас ничего не знаю, Дахут, и сегодня вы для меня только та… какой кажетесь. Возможно, к вечеру я буду… вашим рабом.

Она резко ответила:

– Я просила вас оставить ваш меч.

Но я хотел сказать только то, что сказал. Никаких намеков… И тут же вспомнил голос, который потом стал жужжанием мухи: «Берегись… берегись Дахут… Алан, берегись Дахут…» Подумал о людях с пустыми глазами, рабах ее и ее отца…

Я искренне сказал:

– Не имею никакого понятия, о чем вы, Дахут. Честно. Я хотел сказать то, что сказал.

Казалось, она мне поверила. И на этой основе, достаточно пикантной, если вспомнить, что происходило между нами в Нью–Йорке и древнем Исе, завтрак продолжался. Дахут была очаровательна. К концу я понимал, что опасно близок к тому, чтобы думать о ней так, как она того хочет. Мы не торопились и кончили в одиннадцать. Она предложила прогулку по поместью, и я с облегчением пошел переодеваться. Пришлось несколько раз щелкнуть пистолетом и взять листья из кобуры Мак Канна, чтобы очистить мозг от обезоруживающих сомнений. Дахут умеет добиваться своего.

Когда я спустился вниз, Дахут ждала меня в костюме для верховой езды, волосы вокруг головы как шлем. Мы пошли к конюшне. Здесь находилось с десяток первоклассных лошадей. Я поискал черного жеребца. Не увидел, но один бокс был пуст. Я выбрал чалого жеребца, а Дахут длинноногого гнедого. Я больше всего хотел увидеть «каменный сад» де Кераделя. Но не увидел.

Мы неторопливо прошлись по хорошо ухоженной трассе для верховой езды; иногда виднелось море, но чаще скалы и деревья закрывали его. Своеобразная местность и очень хорошо приспособленная для одиночества. Наконец мы подъехали к стене, повернули и поехали вдоль нее. Проволочное заграждение охраняло ее верх, и мне показалось, что провода находятся под напряжением. Лайас не мог здесь перелезть через стену. Я подумал, что, может, он не только получил, но и преподал урок. У стены там и тут стояли невысокие смуглые люди. У них были дубины, но я не мог определить, есть ли другое оружие. Когда мы проезжали, они кланялись.

Мы приблизились к массивным воротам, охраняемым гарнизоном из нескольких человек. Проехали мимо и оказались на широком длинном лугу, усеянном низкорослыми кустами, похожими на присевших людей. Мне пришло в голову, что здесь несчастный Лайас встретился с собаками, которые не собаки. При свете солнца, на свежем воздухе, в возбуждении верховой прогулки этот рассказ терял свою достоверность. Но все же вид у этого места пугающий и зловещий. Я мимоходом сказал об этом Дахут. Она со скрытой насмешкой посмотрела на меня и спокойно ответила:

– Да, но здесь хорошо охотиться.

И поехала дальше, ничего не сказав о том, что это за охота. А я не спросил: что–то в ее ответе восстановило мою веру в рассказ Лайаса.

Мы подъехали к концу стены, и, как и говорил Мак Канн, она была встроена в скалу. Большая скала закрывала вид на то, что находится дальше. Я сказал:

– Я хотел бы посмотреть сверху, – и прежде чем она смогла ответить, спешился и стал взбираться на скалу. С вершины виден был открытый океан. В нескольких сотнях ярдов от берега в небольшой лодке сидели два рыбака. Увидев меня, они подняли головы, и один стал опускать ручную сеть.

Работа Мак Канна.

Я спустился и присоединился к Дахут. Спросил:

– Не хотите ли проехаться за воротами галопом? Я бы хотел осмотреть окрестности.

Она поколебалась, затем кивнула. Мы повернули назад, проехали через ворота и оказались на сельской дороге. Немного погодя мы увидели старинный дом в стороне от дороги среди больших деревьев. От дороги его отделяла каменная стена. У ворот стоял Мак Канн.

Он невозмутимо смотрел, как мы подъезжаем. Дахут проехала, не взглянув на него. Я отстал на несколько шагов и, проезжая мимо Мак Канна, бросил карточку. Я надеялся на такой случай и потому заранее написал:

Что–то тут очень плохое, но доказательств пока нет. Примерно тридцать человек, думаю, все вооружены. За стеной проволочное заграждение под напряжением.

Догнал мадемуазель, и мы проехали еще с милю. Она остановилась и спросила:

– Достаточно видели?

Я ответил:

– Да, – и мы повернули назад. Мак Канн по–прежнему стоял у ворот, как будто и не двигался. Но бумаги на дороге не было. Охранники увидели нас и открыли ворота. Тем же путем мы вернулись к дому.

Дахут раскраснелась от езды. Она сказала:

– Я выкупаюсь. Ленч на яхте.

– Отлично, – ответил я. – Надеюсь, после него мне не захочется спать, как вчера.

Глаза ее сузились, но мое лицо оставалось невинным. Она улыбнулась.

– Не захочется, я уверена. Вы привыкаете.

Я мрачно заметил:

– Надеюсь. За обедом вчера я был ужасно скучен.

Она снова улыбнулась.

– Вовсе нет. Вы очень понравились моему отцу.

И со смехом ушла в дом.

Я был очень рад, что понравился ее отцу.

Абсолютно восхитительная морская прогулка с абсолютно восхитительной девушкой. Только когда один из членов экипажа при нашем приближении встал на колени, ощутил я зловещее нижнее течение. А потом обед с де Кераделем и его дочерью. Разговор с де Кераделем был настолько интересен, что я забыл о том, что я пленник.

Я обсуждал с ним то, что хотел обсудить в тот вечер, когда Билл попросил меня ни с чем не соглашаться. Иногда манеры де Кераделя раздражающе напоминали манеры верховного жреца, обучающего новичка самым элементарным вещам: он принимал само собой разумеющимися такие факты, которые современная наука считает мрачнейшими суевериями, он же считал все это доказанным на опыте. Но знания его были огромными, а ум острым, и я удивлялся, как можно за одну короткую жизнь узнать так много.