Игорь Николаев - Дети Гамельна

Человек взглянул на небо с прищуром. Решил, что дождя ждать не следует. Очень внимательно обозрел окрестности и счел, что это место вполне подходит для задуманного.

— Франция-хранция, терпеть тебя не могу, — пробормотал он, тщательно проверяя ружье. — Особенно графство Жеводан. Сколько же я здесь уже не был?.. Нынче у нас тысяча семьсот шестьдесят седьмой год на дворе. Давно, значит.

Порох не отсырел, механизм был в полной исправности, спуск оказался мягок. Путник несколько раз вскинул оружие к плечу и опустил. Ветер чуть ослаб, как будто заинтересовался и ждал, что будет дальше.

Человек достал из глубокого кармана большие часы на цепочке. Старые, английской работы, с большими шишечками вместо цифр. Память о тех временах, когда смотреть часы на людях считалось неприличным и время определяли на ощупь, не вынимая руку из кармана.

— Пора… — заметил сам себе человек и спрятал часы обратно. Вместо них он достал маленький серебряный колокольчик на тонкой цепочке. Поднял перед собой на вытянутой руке и что-то тихо прошептал. Тихий мелодичный звон рассыпался в ночном воздухе хрустальными искорками. Колокольчик звенел сам собой, чуть подрагивая на привязи, тихий звук невероятным образом разносился далеко вокруг.

— Хватит, пожалуй, — с этими словами загадочный человек спрятал удивительную вещицу. Присел на колени, положив ружье перед собой, так, чтобы можно было подхватить одним движением.

Ждать пришлось долго, но владелец часов, колокольчика и штуцера, казалось, обладал бесконечным терпением. Он замер молчаливым изваянием, неподвижным, как стволы вековых дубов, что растут в здешних краях, на границе между Овернью и Лангедоком. Только ветер тихонько овевал бледное лицо с прищуренными глазами.

— А вот и ты, — неожиданно прошептал человек, пристально вглядываясь в нечто, видимое пока лишь ему. — Здравствуй, бесова скотина…

Что-то перемещалось на границе леса и равнины, то низко пригибаясь, скользя по самой земле, то вставая, как медведь, на задние лапы, укрываясь за деревьями. Что-то темное, прячущееся в неверных тенях.

— Выходи, я вижу тебя, — сказал путник негромко, но не сомневаясь, что его слышат. И действительно, тень придвинулась чуть ближе. Луна, будто спохватившись, выглянула из-за тучи и пролила на землю тусклый бледный свет.

Больше всего создание из чащобы напоминало гиену, только выросшую до размеров быка. Лобастая голова, морда гораздо короче, чем у волка, но челюсти шире и мощнее. Покатые плечи и длинные передние лапы. Завершал картину хвост со смешной кисточкой, совсем как у льва. Из-за темноты мелкие детали и цвет чудовища были неразличимы, но странник и так знал, что у твари очень длинные, почти обезьяньи пальцы с втягивающимися когтями. И золотисто-коричневая раскраска, только полоса вдоль спины угольно-черная.

— Давно не виделись… очень давно, — сказал человек, не двигаясь с места.

Создание сделало несколько осторожных шагов, припало к земле, внимательно вглядываясь в путника желто-зелеными глазами, в которых светилась совершенно не звериная сообразительность. Звучно щелкнуло челюстями и неожиданно отступило, чуть повизгивая.

— Узнал, — с удовлетворением отметил человек, легко поднимаясь на ноги и подхватывая ружье. Тварь отступила еще на пару шагов, переводя взгляд то на штуцер, то на лицо давнего знакомого.

— Я слишком поздно прослышал про тебя, — думал вслух человек, спокойно и все так же негромко. — Но теперь твое время вышло.

Создание глухо заворчало, наклонив голову.

— Шансы у нас равные. Ты быстрее и сильнее, достаточно лишь раз дотянуться до меня своими цеплялками, — спокойное рассуждение путника казалось еще более странным и неуместным в этом месте, чем порождение иного мира, внимательно слушавшее и определенно понимающее человеческую речь.

— А у меня две добрые свинцовые пули, — стволы качнулись, будто в подтверждение.

Чудище странно захрипело, заперхало, так, словно сдерживало смех.

— Я не Жан Шастель, который «убил» тебя прошлым месяцем. Знаю, серебро тебя не берет, только обжигает. Да и вообще не люблю его, щегольство это. На моих пулях гравировка Бремсона.

Хриплый смешок как обрезало. Создание обнажило клыки в почти человеческой гримасе лютой злобы и опаски.

— Я тебя вызвал. Вернее, оставил здесь, не дав вернуться. Мы не желали того, но так вышло. Я же и отправлю тебя обратно.

Человек взял ружье наизготовку, но стволы смотрели в землю. Пока смотрели.

— Либо я достану тебя первой пулей и добью второй. Либо ты окажешься быстрее, и тогда уж не свезет мне. Ты можешь бежать, но я все равно тебя найду.

Несколько мгновений ничего не происходило. А затем широкая пасть открылась шире, сверкнули белоснежные клыки — только глянь, и глаз уколешь. Длинная передняя лапа плавным движением двинулась вперед, за ним пошло туловище, единым слитным движением. Сверкая желтыми линзами глаз, чудовище заскользило к человеку, легко и невесомо, словно здоровенная туша ничего не весила. Все быстрее и быстрее. Ближе и ближе…

Стрелок вскинул штуцер к плечу, легко, как будто тот был сделан из дерева. Повел стволом, выцеливая противника. Гиеноподобная тварь перешла на рваный стремительный бег, рыская из стороны в сторону, сбивая прицел.

Коротко щелкнул спуск, ярко полыхнула пороховая затравка, и сразу же оглушительный грохот выстрела раздробил ночную тишину на мелкие осколки.

Примечания

1

Католический святой, богослов, один из известнейших генералов доминиканского ордена.

2

Персонаж древнегреческой мифологии, сын фракийского речного бога Эагра и музы Каллиопы. Певец и музыкант, способный управлять людьми и животными. Орфей был столь искусен, что очаровал даже владыку подземного царства Аида.

3

Крысолов намекает на печально знаменитый "Крестовый поход детей" (1212 год), в котором участвовало около тридцати тысяч детей, подростков и юношей. Основная масса крестоносцев так и не смогла переправиться морем до Палестины, многие погибли, часть предположительно была обманута перевозчиками и продана работорговцам.

4

Основатели картографии.

5

Как говаривали в те времена, из первого военного похода ландскнехт возвращается пешком, босым и нищим. Из второго без особой поживы, со шрамами и богатыми рассказами о сражениях и подвигах. А из третьего — верхом на коне, в богатых одеждах и сундуком добра. Швальбе имеет в виду, что хотя еще не достиг вершин карьеры, но уже не юнец и побывал в тяжелых передрягах.