Мокруха - Ширли Джон

Как раз вовремя. Пускай подойдёт поближе.

Брагонье отвлёкся от Барриса, положил на заднее сиденье полотенце, украденное из багажника тренера, и вытащил из бардачка грязную футболку.

— Тренер? — В голосе девушки прозвучал страх. Она слышала про Жонкиль.

Баррис оглядывался, чувствуя страх не меньший. Впервые за двадцать лет он готов был разрыдаться, потому что понятия не имел, отчего сюда припёрся. В закатном свете гребешки волн отливали яростно-белым.

Он подошёл ещё ближе. Девушка отодвинулась, жестом неосознанной обороны поджимая колени.

— Я не хотел тебя напугать, — сказал тренер Баррис. — Я просто вышел прогуляться.

И вдруг кинулся наутёк, в сторону деревянной лестницы, тянущейся с пляжа на хайвей.

Коринн села и увидела, как ещё кто-то идёт по пляжу в её сторону. Она узнала этого человека. Преподобный, как бишь там его...

Гарнер почувствовал прилив тошноты. Ощущение было незнакомое, но явственное. Чувство исключительной неправильности, с которым он понял, что отстранён от внутренних областей своего естества, что он больше не там, где и его тело, а в другом месте, что он превратился в ходячую камеру, сновидца, одурманенного снами. Он смотрел, как идёт по пляжу к девушке по имени Коринн. Ветер нёс песок ей в глаза, и девушка отвернулась от ветра, но тот взметнул волосы, заслоняя лицо, и Коринн подняла руку, отводя их, а Гарнер всё шёл и шёл к ней.

Собрав волю в кулак, он принудил себя остановиться. Обратил внимание, тянувшее наружу — к девушке, смотревшей на него перепуганными глазами, — в противоположную сторону, внутрь, где таились ощущения за пределами ощущений. Он отыскал там самого себя, себя настоящего, и постепенно переместил это ощущение из тонкоэнергетического центра в наружные слои личности, пока не восстановил контроль над восприятием внешнего мира.

Затем Гарнер сознательным усилием воссоединил своё мировосприятие с телом, сердцем и мозгом. И снова стал сам собой.

Брагонье моргнул от неожиданности, стараясь восстановить утраченный контроль над разумом Гарнера, и оглянулся на грузовичок. Гарнер пошёл к лестнице.

Неслыханно! Брагонье был совершенно уверен, что расставленная на Гарнера ловушка сработает. Что священник явится неподготовленным. Он недооценил Гарнера.

Брагонье сжал в пальцах футболку и сфокусировался, используя Метод. Ещё раз потянулся к Гарнеру — но оказалось, что Гарнера-то и не видно. Как если бы того заслонило сверкающее, тревожно неузнаваемое облако.

Затем дверца со стороны пассажирского сиденья открылась. Гарнер остановился, глядя на Брагонье с унизительной жалостью. Поднялась волна гнева: Гарнер пытался овладеть им! Он считывал разум Брагонье и морщился от омерзения...

Брагонье полез в бардачок, откуда раньше достал футболку и где у него был припрятан пистолет калибра 0.38, а потом...

...потом ему показалось, что он наблюдает собственные действия в замедленном повторе. Видит, как тело его колеблется и кладёт пистолет в карман штанов. Дверца со стороны пассажирского сиденья распахнулась шире.

Несколькими минутами позже Брагонье обнаружил себя — сновидца, одурманенного снами, — за рулём грузовичка, едущего по хайвею. Гарнер молча сидел рядом. Их теперь было двое. Двое в машине на трассе. Брагонье видел, как тормозит машину за полквартала от полицейского участка и открывает дверцу, чтобы выпустить Гарнера. Видел, как едет дальше, к самому полицейскому участку, останавливает грузовичок, паркуется на двух местах. Мгновение он сидел, сжимая пистолет. Потом положил пушку обратно в карман и вышел из вэна.

Он видел, как поднимается по ступенькам в участок. Видел себя входящим в приёмную и идущим к парочке копов за конторкой из светлого дуба. На бляхах у копов значилось ФИШЕР и МУРХОВСКИ.

Частью себя Брагонье отчаянно пытался освободиться, восстановить контроль, и шок пронизал его до глубин почти бессмертной души, когда оказалось, что не один Гарнер завлёк его сюда и теперь удерживает. Гарнер просто сыграл роль посредника этого существа, сжавшего Брагонье беспредельно крепкой хваткой...

Он услышал собственный голос, говорящий полицейским:

— Если наведаетесь ко мне домой, на Уилсон-драйв, 23, и отодвинете фальшстену в подвале, то найдёте за ней ящик в форме гроба, поставленного на попа. В нём видеозаписи совершённых мной убийств. Я убил девушек, которых звали Жонкиль Миллс и Данелла Джонсон, и других, в других местах. Я убил их всех. В ящике вы найдёте доказательства моих слов. В смысле, если вам повезёт добраться туда живыми.

И он положил руку на пистолет калибра 0.38. В этот момент контроль вернулся к нему: Брагонье ощутил, что снова может перемещаться по собственной воле.

Копы устремились к нему. Тот, что помоложе, Фишер, выуживал из кобуры пушку, а другой тащил из-за пояса зацепившиеся наручники. Они вопили, чтобы Брагонье бросил оружие и лёг на пол.

Если его сейчас возьмут...

Он поднял пистолет, нацелил на копов, бессвязно крича, и начал отступать.

Потом, когда они убедились, что Брагонье мёртв, Фишер подобрал его пистолет калибра 0.38. Тот не был заряжен.

Аккуратно сложенные рядком пули обнаружились в грузовичке, на пассажирском сиденье.

Гарнер постирал футболку с портретом Алана Уоттса вручную, а остальное грязное бельё сложил в стиралку. Потом немного прибрался по дому. Это отнимало немного времени.

Подметая, он на миг остановился и вскинул голову, прислушиваясь к зазвучавшей у соседа из окна старой песне «Битлз». Что в тебе есть — ты это излучаешь...[73] пели они. Гарнер не сдержал улыбки.

Потом зазвонил телефон: это оказалась миссис Твилли, которая, не успев поздороваться, заплакала от облегчения, потому что все обвинения с её мужа сняли. Лэнс по-прежнему не помнил, как провёл ту ночь, но копы предполагали, что мистера Твилли мог одурманить наркотиками безумец, который признался в убийствах прямо в полицейском участке, прежде чем открыть стрельбу. Копы выдвинули глубокомысленное предположение, что сумасшедший пытался подставить Лэнса.

Гарнер хотел выяснить, сняты ли обвинения и против тренера тоже, но женщина так быстро говорила, что перебить её было трудно. Он предложил ей вознести благодарственную молитву, и та ответила, что этим-то весь день и занята, но сейчас до неё стало понемногу доходить, что племянницы она никогда больше не увидит. Тоска по Данелле возвращалась.

Гарнер кстати вспомнил, что надо бы каким-нибудь образом пробраться в школьную девичью раздевалку и заглянуть в шкафчик для вещей, принадлежавший девочке. Вдруг Жонкиль застряла?

Он пообещал наведаться к Латеше и поговорить о погибшей племяннице (главным образом, конечно, говорить будет миссис Твилли, а Гарнер — слушать), и они распрощались. Он сверился с часами. В госпитале у него пациентов на этот вечер нет. Выпив каркаде и съев чашку размоченных кукурузных хлопьев с ягодами, Гарнер вышел из дома и взялся за грабли. Ветер ещё не унялся, и гребешки неспокойных волн отражали солнце.

Гарнер медленно водил широкозубыми металлическими граблями по песку, чертя аккуратные круги вокруг камней и кустарников. Ветер задувал через покосившуюся, тонущую в песке ограду и быстро уничтожал его работу, но Гарнер прошёлся из одного конца сада в другой, после чего снова глянул на часы. Час с четвертью до исповеди умирающей миссис Чэнь в хосписе.

Он вернулся по двору туда, где начинал. Ветер успел полностью сгладить следы грабель. Гарнер снова обвёл аккуратными круговыми линиями камни, кустарники и старую пыльную раковину. Ветер дул ему в спину и заметал следы.

Прервавшись на миг, Гарнер глянул в сторону дома. Прислонил грабли к ограде крыльца и подождал немного. Внутри звякнул телефон.