Особняк покинутых холстов - Валерий Александрович Пушной
Особняк покинутых холстов читать книгу онлайн
Подруги Эльвира и Лилия, по случаю посетившие выставку картин Хаюрдо — никому не известного художника, жившего в XVIII веке, — остались в полном недоумении.
Невероятно, но на выставке были представлены, судя по годам полотен, старые и, как ни странно, современные холсты. Не понимая, как могли появиться современные картины Хаюрдо, жившего почти триста лет назад, девушки решают в этом разобраться.
В результате героини попадают в художественный салон, где, к своему удивлению, видят выставленные на продажу портреты работы Хаюрдо, на которых изображены они сами в одеяниях XVIII века.
В дальнейшем, нежданно получив эти портреты в подарок, подруги погружаются в необъяснимую новую реальность, в которой все происходит теперь не так, как прежде. В череде новых событий, происходящих в разные времена и сплетенных в единую связку, участвует множество разнообразных действующих лиц, но все они так или иначе связаны с именем и жизнью художника.
— Хотя бы скажите, куда везете? — глухо раздалось из мешка на голове.
— Не велено разговаривать! — оборвал его один из надзирателей и дернул за повод его лошадь, подгоняя.
— Тебе не велено, — откликнулся гофмалер, чуть пригибаясь к шее лошади и сжимая коленями крылья седла, чтобы удержаться в нем. — А мне запрета не было. Хотя можешь не говорить, без того ясно: надзиратели не знают никакой другой дороги, кроме дороги, ведущей в крепость.
— Не велено говорить! — прикрикнул второй надзиратель, вплотную приближаясь к его лошади, точно хотел прокричать гофмалеру на ухо.
— Да ты ничего не сказал еще, — снова отозвался Хаюрдо. Помолчал. И вновь открыл рот. Как будто нарочно выводил из себя надзирателей. — Я понял, что меня сопровождают гвардейцы. Сколько их?
— Не велено разговаривать! — с яростью взвизгнул первый надзиратель и поднял на дыбы свою лошадь.
Гвардеец с письмом императрицы ехал верхом позади, смотрел в согнутую спину гофмалеру, которую на треть прикрывал мешок, и думал в эти минуты, как изменчива судьба человека: может вознести над всеми и прославить, а может опустить ниже всех и заковать в железо. Хотелось бы узнать, что уготовано для Хаюрдо. Под мундиром собственноручное послание государыни, но заглянуть в него нельзя. Да и зачем заглядывать? Ему безразлична судьба Хаюрдо. Монахиня, бесспорно, все напутала, предрекая связь всей его жизни с жизнью гофмалера. Чует он, что жизнь у Хаюрдо будет не очень длинной, ведь сейчас его сопровождают в крепостную темницу. А оттуда, как водится, не все выходят своими ногами, чаще всего вывозят ногами вперед. Правда, в настоящий момент связь между ними имеется. Он — в числе сопровождающих гофмалера. И своей быстрой кончины не предвидит. Еще более воспрянув от этих мыслей, гвардеец неожиданно для себя выдохнул:
— Запрещено! Запрещено! — и вздрогнул от собственного голоса, испуганно зыркнул по сторонам. Получалось, что он ослушался государыни, заговорив вдруг. Теперь готов был собственным кулаком заткнуть рот, но было уже поздно — слова не воротишь. Как так могло получиться, кто его потянул за язык? Наваждение какое-то.
Хаюрдо выпрямил спину, услышав его голос. И из-под мешка прозвучало:
— Это ты, гвардеец? Ну что ж, все не так одиноко трястись в седле, когда знаешь, что провожает тебя тот, кому недавно написал портрет. Я не обижаюсь на тебя. Ты исполняешь волю императрицы. Но вот что странно. Почему именно тебя она определила в сопровождение? — умолк, оставив вопрос повиснуть в воздухе.
Впрочем, гвардеец был убежден, что ответ на него очевиден, а именно: потому что государыня ему доверяет. Гофмалер качнулся в седле, пальцы связанных рук за спиной заскребли по задней луке. Затем сжал ногами крылья седла и посоветовал:
— Ты не обижайся на нее, если что будет не так, — произнес таким голосом, будто что-то предчувствовал, или знал наперед, или попросту догадывался о чем-то.
Но гвардеец пропустил это мимо ушей. Его неприятно затронуло лишь то, что гофмалер напомнил о портрете. Не хотелось ему теперь ничего общего иметь с Хаюрдо, тем более чтобы об этом знали другие. Упоминание гофмалера разозлило его настолько, что он готов был немедленно в церкви поставить ему свечку за упокой души. И как жаль, что Хаюрдо еще жив, а его язык не умолкает! Впрочем, весь остальной путь до крепости ехали молча. В крепости их встретила многочисленная гарнизонная стража. Навстречу вышел комендант со своим помощником. Определенно, ждал их, знал, кого должны привезти, и уже, вероятно, имел какие-то распоряжения. Гвардейцы, спрыгнув с лошадей, передали поводья стражникам. Надзиратели, соскочив со своих, ссадили Хаюрдо и мимо стражей подвели к коменданту. Тот молчком приподнял мешок над головой гофмалера, посмотрел ему в лицо и вновь опустил. Надзиратели толкнули Хаюрдо вправо, где в стене была тяжелая дверь, за которой располагались темницы и возле которой вытягивались в стойку караульные. Провели Хаюрдо в эту дверь. Гвардеец с посланием императрицы вынул конверт и шагнул к коменданту. Тот взял письмо, тут же распечатал и углубился в чтение. Несколько раз при этом хмуро посмотрел на гвардейца, стоявшего перед ним. После аккуратно свернул письмо, передал в руки помощнику. Пригладил рукой парик:
— Что скажешь о здравии государыни-матушки, гвардеец?
— Государыня в полном здравии! — охотно и бодро ответил тот.
— Слава богу! Послужим государеву делу! — вздохнул комендант.
— Послужим! — подхватил гвардеец, уверенный, что комендант подразумевает Хаюрдо.
Затем комендант повел взглядом в сторону гарнизонной стражи, громко отдал команду:
— Схватить! Всех!
Гвардейцы не успели взяться за клинки, как их скрутили и повели следом за гофмалером. На их крики никто не реагировал. Бросили в ту же грязную темницу, где уже находился Хаюрдо. Гвардейцы метались от стены к стене, долбили кулаками двери, терялись в догадках, за что очутились тут. И только гофмалер был спокойно сосредоточен — он знал свою вину. Сидел на соломе, привалившись к стене, и молчал, наблюдая метания гвардейцев. И когда к нему обращался кто-нибудь из них, закрывал глаза, не отвечал. Точно так же он не отвечал Елизавете Петровне на ее вопросы. Не верил, что его ответы могли что-то изменить. Предчувствовал конец, его неотвратимость, хотя императрица не сказала, какое наказание определила ему. Очевидно, в тот момент она еще не решила, какую меру наказания определить. Впрочем, в прощение он не верил. Скорее всего, императрица просто выбирала вид наказания, потому что в его случае кара не могла не последовать. Спускать такую выходку, оставлять безнаказанной невозможно. Выбор мог зависеть от его ответов. Он понимал, что отказ отвечать усугублял
