Даррен Шэн - Марш мертвецов

Хорошо, что Кардинал сидел ко мне спиной. Не хотел бы я сейчас видеть его лицо.

— Мне пришлось с малолетства заботиться о себе самому. Матери редко приходило в голову меня покормить, переодеть или помыть. Зря она не сделала аборт. Наверное, пыталась оправдать материнством свое существование, но просчиталась. Она продолжала ширяться и торговать собой, а я ползал в отбросах и дрался с бродячими псами и котами за мясные жилы и картофельные очистки. К четырем годам я стал шарить по карманам ее клиентов. Пробирался в комнату, пока они самозабвенно трахались, обыскивал штаны и куртки, добычу забирал себе. Я был пронырой. Пришлось. Как-то раз мать застукала меня и выдрала — за то, что шарил без ее ведома и не поделился. Тогда мы стали работать на пару: она трахалась, я чистил карманы, а добычу мы делили семьдесят к тридцати. Отношений ближе, чем тогда, у нас с матерью не было. В конце концов один клиент все же просек фишку. Как он вопил! Он был то ли политиком, то ли судьей — какой-то важной птицей. Орал, что положит конец нашим бандитским выходкам. Тогда мать вытащила из-под матраса шприц и всадила в него. Он попятился прямо на меня, хватая воздух ртом. Повалился на пол и смотрел перепуганным, умоляющим взглядом. Пришлось удушить — его же ремнем…

Он помолчал.

— Когда мы избавлялись от тела, я срезал у него с ноги лоскут кожи и сохранил на память — как индейцы собирают скальпы. Через несколько месяцев он потерялся, но я еще долго помнил, как он постепенно высыхал, помню его на вкус — я любил мусолить его во рту. Так шло какое-то время. Мы убили еще пару человек — вроде бы случайно, но я думаю, мы все-таки сами до этого доводили, чтобы встряхнуться. Мать пыталась посадить меня на иглу — так она смогла бы забирать всю добычу себе. Но я уже насмотрелся на наркош, и мне хватило. Однажды мы прикончили парня одной шлюхи. И просчитались по-крупному. Она притащила своих дружков, и они порезали мать в лапшу на моих глазах. С чувством, толком и расстановкой. Я все видел. Меня отпустили почти с миром, я был малолеткой, и они не подумали, что я мог оказаться соучастником. С тех пор я жил один. Тяжело жил, меня часто били, несколько раз насиловали, но я не погиб. Я цеплялся и карабкался. До моего шестого дня рождения оставались считаные месяцы…

Сколько мне на моем веку довелось увидеть и услышать, но такого даже близко не было. Я слушал Кардинала с благоговейным ужасом.

— Я был диким, отсталым ребенком, — продолжал он ровным тоном. — Мать не учила меня даже говорить. Все свое детство я шарахался от людей, шнырял в ночи по подворотням, как одинокая помойная крыса. Я понимал чужую речь, но не мог ответить, только мычал и мотал головой. Я был зверенышем. Я не мылся, ходил в лохмотьях, не имел друзей и лез в драку чуть что. В драке я отводил душу, получал единственное в жизни удовольствие. В свои семь-восемь лет я уже дрался жестоко, мог победить даже взрослого. Быстро учился, забавлялся с дубинками, веревками, ножами, пушками. Однажды ко мне подошел один человек, владелец магазина, которого я то и дело обворовывал, и предложил заплатить, если я оставлю его в покое. Так я освоил рэкет. Доступ к женским прелестям я получил в одиннадцать. Улицы моего района кишели проститутками и наркодельцами — только руку протяни. Секс оказался ничем не хуже драк, мне понравилось. С тех пор я трахался напропалую, при каждом стояке. Я не знал, что такое ждать. Как-то раз две проститутки попросили, чтобы я стал у них сутенером. Я был, как уже сказано, хоть и крутой, но дикий. Они думали, что смогут мной помыкать. Просчитались. Я оставлял их почти без гроша, нещадно бил и трахал чаще, чем клиенты. А они ничего не могли поделать. Я был как валун на вершине холма: толкнешь — он покатится, и не остановишь. Больше всего у меня голова болела насчет денег. Они плыли мне в руки, я не знал, куда их девать. К четырнадцати я просто потерял им счет. Я не видел в них надобности, но меня бы просто прикончили, продолжи я на них сидеть. Я рассовывал пачки под камни по всему городу. Часть оттуда тырили, потому что я просто забывал, где у меня схроны. Да и ладно, мне было не жалко. Я знал, что приплывут еще. О существовании банков и бизнесов я просто не подозревал. Говорить я к тому времени уже научился, едва-едва, но ни читать, ни писать не умел. Само собой разумеется, я вкладывался в оружие, наркоту и шлюх. Открывал бордели, мастерские по наркопроизводству, торговал оружием. Я превращал в золото все, чего касался. Мне сопутствовал успех. Я подминал под себя банды — убивал главаря, а людей переманивал на свою сторону, хотя мне это было до лампочки. Я набирал силу, притягивал внимание — как воров, так и полицейских, — но оставался по-прежнему зверенышем. Не мог обуздать свою ярость. Я дрался без продыха, кидался от отчаяния и ненависти к себе на все, что движется. Я летел в собственноручно вырытую пропасть. На дне зияла уютная могила. Я нажил себе влиятельных врагов, но даже пальцем не пошевелил, чтобы наладить отношения, отвязаться от гангстеров, завоевать банкиров. Все грозило рухнуть, погребая меня под обломками. И тогда я создал Леонору…

Наконец-то! Он подобрался к тайне. В другой раз я готов был бы слушать Кардинала хоть день и ночь напролет, но сейчас с трудом мог усидеть на месте, не понимая, как эта душещипательная история связана с аюамарканцами или с тем, что я, оказывается, не человек.

— Мне требовался наставник, — продолжал он. — На это у меня хватило соображения. Надеялся, что в хороших руках я чего-то добьюсь. Мне нужно было научиться излагать свои мысли, читать, строить планы, просчитывать действия наперед. Я нажил состояние, а распорядиться им с умом не умел. Многие набивались мне в учителя, предлагали свои услуги, советы, но я не отличал бисер от свиней. Как-то раз, лежа в постели, я представил себе свой идеал — женщину, которая могла бы заменить мне мать, которая любила бы меня больше жизни, никогда бы не раздражалась, само спокойствие, мудрость и уверенность. Она бы понимала в финансах, разбиралась, куда вкладывать деньги, кого слушать, кому доверять. Она помогла бы мне строить мечты и планы. Она бы направляла и воспитывала меня. Я лежал в полусне, придумывая себе наставницу, и передо мной плыли лица, потом обнаженные люди. Они кружили у меня перед глазами, как призраки. Сотни, а может, тысячи лиц. Я выискивал среди них располагающее, перескакивая с одного на другое. Наконец я выбрал элегантную женщину, воплощение доброты и мудрости. Вот такой была бы моя наставница. Она подходила идеально. Я мимоходом попытался представить, как бы ее звали. Напрашивалось что-то экзотическое. Леонора. Леонора… Шанкар. Не знаю, откуда у меня в голове взялось это имя. Просто возникло, и все. Подходящее имя для подходящей наставницы. Если бы она у меня была. Я заснул с мыслями о ней, о том, чему бы она меня научила, чего бы я мог добиться с ее помощью. Наутро, бродя по городу, я набрел на магазин. — Кардинал побарабанил пальцами по подоконнику. — Или меня к нему подвели, что вероятнее. Неприметная лавчонка, притулившаяся в грязном переулке. Ни названия, ни вывески. Вся витрина была увешана марионетками. Очень красиво. Я подошел поближе и прижался носом к стеклу, как малолетка. И тут с изумлением разглядел лицо, приснившееся мне накануне. Мозги закипели. Пока я соображал, в чем тут дело, из лавчонки вышел человек и поманил меня внутрь. Я заподозрил неладное, но увидел, как другой продавец снимает с витрины ту самую куклу. Любопытство победило, и я вошел. Тот, первый, запер дверь, повесил табличку «Закрыто» и повел меня в подсобку. Там, в темном помещении с непонятными знаками на стенах, ждали еще двое. Оба слепые, одетые в хламиды, и говорили они на незнакомом иностранном языке. Они провели какой-то загадочный обряд, в который вовлекли и меня. Я послушался, потому что так казалось правильно — как будто я еще спал и видел все во сне. Слепые взялись за руки вместе со мной и начали что-то распевать. Потом укололи пальцы себе и мне, смешали кровь и намазали ею лицо куклы. Потом вручили куклу мне и вывели обратно на улицу. Оглушенный и растерянный, я крепко прижал марионетку к груди и понес домой. При взгляде на нее меня пробирал страх. Хотелось зашвырнуть ее с глаз долой. Но я не мог. Она меня притягивала и завораживала. Поэтому я ее оставил и положил рядом с собой, когда отправился спать. На следующее утро, только я открыл глаза, на пороге уже стояла Леонора. Она с улыбкой велела мне идти в ванную, умыться и не приходить, пока не отмоюсь до блеска. С первой секунды в ежовые рукавицы, мистер Райми. Идеал.