Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

– Что это значит – «все чисто»? – спросила Марсианка.

– Если вдруг увидишь, что какая-то тень шмыгает по квартире, вроде кошки или крысы, вообще – если увидишь странное и подозрительное, то уходи немедленно. Поняла? – Андрон был серьезен. – Если все чисто, тогда можешь своего пацана приглашать. Это не шутки, поэтому делай, как я говорю. Квартира допускает лишь тех, кто в нее приглашен. А приглашать должен тот, кого прежде в нее пригласили, кто уже был здесь и кого провели должным образом. Вот как я сейчас тебя провел. Иначе жди беды. Кто войдет сюда неприглашенным и пробудет достаточно времени, тот может и не выйти обратно. Или выйдет, а с ним потом случится что-нибудь. И никогда не входи здесь в темные помещения. Сначала включила свет – потом вошла. Поняла? Вообще, лучше сразу везде включить свет – в ванной, в туалете, в кладовке, на кухне, в обоих комнатах, – чтобы ни одно помещение не оставалось темным. Пусть он так и горит, пока ты здесь. Перед уходом все выключишь. Сначала в самых дальних помещениях, потом в прихожей. И чуть только щелкнула последним выключателем – сразу выходи за порог, ни на секунду не задерживайся.

В квартире даже днем было темно. Все окна заклеены черной пленкой. Поэтому правило о включении света действовало в любое время суток.

– И вот еще что, – добавил Андрон. – Ни в каком помещении, если ты вошла туда в одиночку, не закрывай за собой дверь, даже в ванной и туалете. Это опасно. Когда в квартире два человека и между ними хоть одна закрытая дверь, то могут быть последствия.

– Какие последствия? – спросила Марсианка; не по себе ей стало от всего услышанного.

– Нехорошие последствия, – туманно ответил он. – Я не хочу тебе рассказывать все, что тут происходило, тебе это знать не надо, просто соблюдай правила, и все будет ништяк. Ты ж дома не лезешь пальцами в розетку, в миксер там, в кипяток – вот и здесь тоже соблюдай что положено. Мы на этой хате слишком много медитировали, ходили из нее кое-куда, в тот же фантомный город, да и не только, черпали оттуда всякое, поэтому она приобрела… ну, скажем так, определенные свойства приобрела, и в темноте эти свойства активируются.

Когда дети оказались в квартире, освещенной электрическим светом, Марсианка пересказала правила Лютику и его сестре. На вопрос, все ли понятно, сестра Лютика тихо ответила:

– Да.

Марсианка достала из шкафа белье, застелила в одной из комнат кровать и подвела к ней девочку, которая уже с трудом держалась на ногах. Ей следовало лежать, пока тело не окрепнет и не приспособится к непривычным условиям.

Девочка легла, свернулась калачиком – в точности как делал Лютик, возвращаясь из лунатических путешествий. От напряжения и усталости подрагивала ее податливая плоть, судороги бежали волнами по ней.

Вскоре Лютик с Марсианкой вышли, оставив девочку в одиночестве. Пора было возвращаться по домам.

Когда шли обратно, Марсианка сказала:

– Ты должен дать ей имя. А то как-то нехорошо – без имени.

– Я? – удивился Лютик.

– Конечно ты, кто ж еще! Давай, придумай прямо сейчас, чтоб не тянуть.

– Ну… – Лютик задумался. – Пусть будет Люся.

Марсианка скривила губы в гримасе – ей явно не понравилось имя, – но возражать не стала.

Когда в тот же день, после школы они вместе пришли к Люсе, Марсианка спросила ее, чем она питается. Та ответила:

– Я могу кушать свет. Могу кушать тьму. И страх. И шум. И теплое дыхание. И еще всякое-разное.

Марсианка с удивлением смотрела в ее бледное личико с мягкими, как оплавленный воск, чертами.

– Сядь сюда, – попросила вдруг Люся, – обними меня.

Марсианка вздрогнула, когда непроизвольно повиновалась ее тихому гипнотическому голосу, сделала шаг, села на кровать и обняла девочку. Та устроилась у нее на коленях, прижалась щекой к груди и замерла. В каком-то наваждении сидела Марсианка, заключив в объятия этого странного ребенка.

Девочка была одета в короткое платьице, плотно прилегавшее к телу. Цветом платье было почти как ее кожа – серовато-бежевое. Обнимая девочку, Марсианка с удивлением почувствовала, что материя платья на ощупь совершенно такая же, как и кожа, словно платье – это часть тела, как бы пленка или оболочка, имитирующая одежду.

Когда наваждение прошло и Марсианка, оставив девочку, встала, шатаясь от непонятной нахлынувшей истомы, та произнесла:

– Так я тоже кушаю.

Каждый день, когда они посещали Люсю, Марсианку тянуло заключить ее в объятия и сидеть с ней, будто мать – с дочкой, окружая девочку лаской и нежностью. Лютик в такие моменты старался не мешать, из комнаты выходил.

– Ты знаешь, – сказала ему Марсианка однажды, – она все больше походит на человека. То она была на ощупь, как густой кисель, как студень, а теперь я уже чувствую тело, оно почти настоящее.

Марсианка чувствовала и еще кое-что, и об этом она Лютику почему-то не проговорилась. Чувствовала, что не только тело у девочки стало более человеческим, но и бессменное платье ее теперь все больше походит на платье. На ощупь оно уже как настоящая ткань, только не натуральная, а словно синтетическая. Марсианке стало тревожно от этой метаморфозы с платьем, но чего тут тревожиться – она и сама не понимала.

Тут, мнилось ей, заключен какой-то серьезный и даже опасный факт, только смысл, в нем заложенный, никак не разгадать. И Марсианка мучилась, пытаясь побороть тревогу, но так ни в чем и не разобралась. Казалось, вот-вот из всего этого выйдет какая-то очень важная мысль, но нет – ничего не выходило! Тогда Марсианка подумала, что, может, все это и не важно и не стоит тревожиться по пустякам.

На девятый день Люсиного бегства из фантомного города, войдя в квартиру, Лютик с Марсианкой почувствовали: здесь что-то не так… Сразу не могли сообразить, в чем дело, но вскоре Лютик понял:

– Свет! Смотри, он тусклый какой-то.

И впрямь, все лампы горели слишком тускло, мерцали, и в том мерцании тени предметов шевелились, как живые.

Люсю в комнате не нашли и стали осматривать квартиру, но, куда ни заглядывали, нигде ее не было. Наконец они обратили внимание на закрытую дверь кладовки. Марсианка подошла к двери и громко спросила:

– Люся, ты здесь?

Сквозь дверь донесся слабый голосок:

– Марина, помоги мне выйти, я сама не могу почему-то.

Марсианка распахнула дверь – в кладовке не было света – и шагнула в темноту. Лютик хотел остановить ее: нельзя же