Сущность - Де Фелитта Фрэнк

Осборн понял, что доктор Вебер закончил, и неловко заерзал.

– Декан Халперн, – сказал он, – что-нибудь еще?

– Фрэнк, когда врач несет медицинскую ответственность за пациента, он обязан действовать так, как поступили бы с этим пациентом другие врачи с аналогичной подготовкой. В противном случае его обвинят в халатности. Если пациента становится объектом исследования, должны быть жесткие ограничения. Пациенту нужно все сообщить, передать форму согласия, сформировать конкретную гипотезу, вынести ее на комитет по проверке… Другими словами, эти двое студентов – не ученые-медики, которые ведут одобренный эксперимент.

– Понятно, – отозвался Осборн.

– Уверен, вы не хотели причинить женщине вред, – добавил Халперн, глядя на доктора Кули. В его голосе послышались нотки сарказма.

– Что ж, – сказал Осборн, поворачиваясь к доктору Кули, – дело довольно серьезное, Элизабет. Я не вижу никаких альтернатив, а вы?

Доктора Кули загнали в ловушку. Анонимность была ее щитом на протяжении тридцати лет психических исследований. С другой стороны, становилось ясно, что их закроют, если она не будет защищаться. На протяжении всего собрания в воздухе витала невысказанная мысль, что ее небольшая кафедра была непрофессиональной и даже вредной, и теперь ей нужно было ее отстоять. Доктор Кули согласится на ограничения Крафта и Механа, но должна убедиться, что с зарождающейся кафедрой парапсихологии больше ничего не случится.

– Ситуация и правда щекотливая, Фрэнк, – спокойно ответила она. – Но я бы хотела кое-что прояснить. Во-первых, у нас есть форма согласия. Мы всегда получаем письменное соглашение от испытуемых. Во-вторых, пациент отказался от терапии до того, как связался с нами. Мы никоим образом не нарушили имеющиеся отношения с врачом.

– Она подписала форму, потому что больна, – возразил Шнайдерман. – И то, что она не приходила пару дней, еще не значит, что…

– Простите, – перебила доктор Кули, – испытуемая сообщила нам, что лечение остановлено. Она даже не отвечала на ваши звонки. Так ведь?

Шнайдерман покраснел.

– Это ее гражданское и медицинское право – говорить с кем угодно и приглашать домой кого угодно. Иначе нас бы там не было. Мы не предлагали ей никакого лечения. В подписанном соглашении четко указано, что мы лишь проводим исследование. Это никак не могло повлиять на ведущееся психиатрическое лечение.

– Но присутствие ваших студентов, Элизабет, – вмешался Осборн, – подтвердило галлюцинации, от которых она страдает.

Доктор Кули замешкалась. Она не хотела защищать свою дисциплину. Именно тогда начинались непобедимые споры. Она попыталась аккуратно обойти эту тему.

– Присутствие моих студентов ее успокаивало, – сказала доктор Кули. – Ей было приятно, что мы интересуемся ее проблемой. Хочу отметить, что самые тяжелые из приступов, которые, как мы теперь понимаем, были ужасными сексуальными кошмарами, полностью прекратились в тот период, когда мы начали устанавливать оборудование и исследовательские энергосети. Поэтому неверно утверждать, что мы усугубили ситуацию. Тогда миссис Моран казалась более уверенной в себе, жизнерадостной и даже уверенной в возможном излечении.

Осборн повернулся к декану Халперну и доктору Веберу, которые смотрели на доктора Кули с уважением, но и с затаенной неприязнью.

– Вы можете на это ответить, доктор Вебер? – спросил Осборн.

– Безусловно, – подтвердил доктор Вебер. – Самый важный этап любого лечения – исчезновение симптомов. И самый опасный. Пациент становится уязвим. Он теряет защиту. Как только мы довели пациентку до этого состояния, появились двое студентов и заявили, что все ее иллюзии – правда. Конечно же она была счастлива. У нее истерика. Так ей не пришлось сталкиваться с основными проблемами. И такими темпами она с ними никогда не столкнется.

Осборн повернулся обратно к доктору Кули. Зарождалась ссора. И Осборн ненавидел открытые конфликты. Они были неподобающими. Мерзкими. Он терпеть не мог резкие эмоции. Споры. Поэтому постарался держаться подальше.

– По-моему, мы отошли от истинной проблемы, – внезапно вмешался Крафт. – Разве суть не в том, что существует больше одной обоснованной точки зрения?

– В каком смысле? – переспросил Осборн, часто моргая.

– Он имеет в виду, – быстро вставила доктор Кули, – что если с психиатрической точки зрения у нее наблюдается дезинтеграция, то она движется к возможному самоубийству или необратимому психическому расстройству. С этой точки зрения будет лучше поддерживать симптомы. Пока она не наберется сил. Поэтому мы помогаем ей и в психиатрическом плане.

«Умно», – подумал Шнайдерман. Доктор Кули разбиралась в психиатрии. Кто она? И почему такая умная женщина поддерживает этих идиотов?

– Фрэнк, – сказал декан Халперн, – правила университета крайне просты. Если ты не врач или ординатор под наблюдением, то не можешь вмешиваться в дела пациентов. Я полностью поддерживаю эксперименты. Но они должны быть ограничены. Речь идет об ответственности университета.

– Понятно, – отозвался Осборн.

– По сравнению с медицинским благополучием пациента, – добавил доктор Вебер, – все остальные вопросы второстепенны.

Осборна убедили окончательно. Пришло время проявить лидерство. Он прочистил горло.

– Полагаю, компромисс можно достичь следующим образом, Элизабет, – решительно заявил Осборн. – Продолжайте свои эксперименты, но не с данным пациентом. Безусловно, ее медицинское и психиатрическое лечение важнее исследований.

Доктор Кули посчитала, что справилась настолько хорошо, насколько было возможно в данных обстоятельствах. Она кивнула.

– Я принимаю ваши указания, декан Осборн.

– Извините, – перебил Крафт.

Декан Осборн поймал себя на том, что поворачивается в сторону двоих студентов в дальнем конце стола. Это было неприлично. Собрание должно было закончиться.

– Что это? – нетерпеливо спросил Осборн.

– Мы по-прежнему игнорируем истинную проблему, – заметил Крафт.

– Мы согласились с рекомендациями, – сказала доктор Кули, собирая бумаги. – Декан Осборн поступил очень справедливо.

– Минутку, – не сдавался Крафт. – Нас пытаются подавить.

Осборн снова посмотрел на Крафта с явным раздражением на лице.

– Считаете, с вами обошлись нечестно? – резко спросил Осборн. – Вас не устраивает руководство университета?

Крафт встал. Он разложил перед собой несколько папок и начал медленно открывать их одну за другой. На столе появились великолепные фотографии, переливающиеся всеми цветами радуги в пустоте. В тишине группы Крафт показывал то одно, то другое, пока видимые записи непонятных явлений не заинтриговали Осборна против его воли.

– Смотрите! Разве это медицинские явления? – спросил Крафт.

Он поднял большую фотографию желтого потока радужных искр.

– Это психиатрический случай? – потребовал он.

– У нас что, любительская выставка? – проворчал доктор Вебер.

Крафт показал две фотографии Карлотты. На одной женщина выглядела обычной, нервной и несколько потерянной в тени своей кровати. На другой от ее тела исходило неясное сияние, которое смягчало контуры стены и превращало край кровати в мерцающие световые узоры.

– Иллюзии нельзя фотографировать, декан Осборн, – крикнул Крафт.

Осборн явно чувствовал себя не в своей тарелке. Было слишком поздно выставлять студентов из конференц-зала. Он и так уже потерял лицо. Теперь ему придется ответить этому коротышке с фотографиями. Вот только он потерял дар речи.

– Что это за фигня? – взорвался Шнайдерман.

Крафт бросил фотографии Осборну.

– Видите, с чем мы имеем дело, декан Осборн? – спросил он. – Им можно показывать фотографии, точные измерения, записи приборов, но все без толку! Вы наша последняя надежда.

Осборн нервно вытянул руку и посмотрел на часы. Он весь покраснел.

– Я не понимаю…

– Хотите взглянуть на наши исследования достоверности? – сказал Крафт.

Он открыл папку и аккуратно достал огромную стопку документов. Среди них были видны превосходно четкие графики и диаграммы, выполненные аккуратным почерком и с точной системой обозначений.