Моррис Уэст - Адвокат дьявола

– Постой-ка! – оборвала его Нина Сандуцци. – И начни сначала. Кто сказал, что ты едешь в Рим?

– Графиня. Ей надо показаться доктору. Она вернется через два месяца.

– И она хочет взять тебя с собой?

– Да.

– Почему?

– Ей же нужны слуги.

– Ты – садовник, сынок. В Риме у нее садов нет.

Мальчик насупился:

– Все равно, она хочет взять меня с собой. И послала к тебе за разрешением.

Женщины понимающе переглянулись.

– Тогда ты можешь вернуться и сказать ей, что не поедешь. Я знаю, кто хочет видеть тебя в Риме, и это отнюдь не графиня.

– Все совсем не так! Она просила сказать тебе, что англичанин остается здесь.

– Надолго ли? – в Нине начала закипать злость. – На неделю, максимум, на десять дней. А потом он запакует чемоданы и отправится в большой город, к тебе, мой дорогой Паоло! Такой хитростью не обманешь и младенца. Ты никуда не поедешь! Я – твоя мать, и не разрешаю тебе ехать.

– А я все равно уеду!

Она подняла руку и отвесила ему затрещину.

– Когда ты станешь мужчиной, сможешь сам заплатить за проезд и найти работу, – пожалуйста! Если графиня спросит меня, я скажу ей то же самое. А если она не поймет, попрошу доктора связаться с полицейским участком в Джимелло Маджоре. Это успокоит англичанина. А теперь будь хорошим мальчиком, забудь об этом.

– Не собираюсь я ни о чем забывать! Она попросила меня, и я согласился. Я хочу в Рим. Она – госпожа, а ты – никто. Ты просто… просто шлюха святого!

Паоло развернулся и побежал по улице. Нина Сандуцци смотрела ему вслед с каменным лицом. Жена Мартино переминалась с ноги на ногу.

– Он не понимает, что говорит. Он же еще ребенок. Повторяет чужие слова.

– Его отец был святым, – Нина тяжело вздохнула. – А он хочет стать femmenella.

– Вовсе нет! – воскликнула Розетта. – Он совсем мальчик, И не знает, чего хочет. Я приведу его обратно и заставлю извиниться.

И, прежде чем ее мать успела возразить, помчалась за Паоло.

На залитой солнцем лужайке Николас Блэк наводил последний лоск на картину с Паоло Сандуцци, распятым на старой оливе. Услышав шаги Мередита, он поднял голову.

– А, доброе утро, Мередит. Надеюсь, вы спали хорошо?

– Спал я так себе. Не помешаю?

– Нет, конечно. Последние мазки. Не хотите ли взглянуть? Мне кажется, пока это моя лучшая картина.

– Благодарю.

Мередит обошел мольберт. Художник ухмыльнулся, заметив, как изменилось его лицо.

– Вам нравится, Мередит?

– Это богохульство, мистер Блэк, – холодно ответил священник.

– Все зависит, естественно, от точки зрения. Для меня это символ. Я назову ее «Знак противоречия». Удачное название, не так ли?

– Разумеется. – Мередит отступил от картины на пару шагов. – Я пришел сказать вам, мистер Блэк, что графиня и Паоло Сандуцци в Рим не поедут. Графиня будет рада, если вы соберете вещи и как можно быстрее покинете виллу.

Кровь бросилась художнику в лицо:

– Она могла бы сказать об этом сама.

– Я предложил ей свои услуги, – спокойно ответил Мередит. – Она – несчастная женщина и нуждается в помощи.

– Которую церковь с радостью ей окажет. Она же богатая женщина, если только я не ошибаюсь.

– Церковь готова помочь и вам, мистер Блэк…

– Катитесь вы к черту со своей помощью, Мередит. Мне от вас ничего не нужно, А теперь, не могли бы вы уйти? Я занят.

– Я вам кое-что принес. Вас это может заинтересовать…

– Что же? Какой-нибудь католический трактат?

– Не совсем, личные записи Джакомо Нероне. Не хотите ознакомиться с нами?

Против своей воли художник вытер руки и молча взял папку. Раскрыл ее, прочитал несколько страниц. Закрыл, посмотрел на Мередита.

– Зачем вы мне их показываете? – изменившимся голосом спросил он.

– Это очень важный документ – свидетельство духовных метаний человека, который, как и вы, потерял веру, а затем смог вновь обрести ее. Я думаю, эти записи вам помогут.

Николас Блэк уставился на него, затем рассмеялся:

– Помогут мне! У вас отличное чувство юмора, Мередит. Вы знаете, что наделали, не так ли? Благодаря вам меня выбросили из дома. Я лишился последнего шанса финансировать выставку, которая могла позволить мне утвердить мою репутацию в артистических кругах. Вы унизили мою, возможно, единственную, настоящую картину.

Мередит даже подался назад.

– Я не понимаю вас, мистер Блэк.

– Тогда я вам все объясню, монсеньор, – продолжил художник. – Как и все в этой проклятой деревне, вы убедили себя, что единственное мое желание – соблазнить Паоло Сандуцци. Я прав, не так ли?

Мередит кивнул, но не ответил. Художник отвернулся от него, оглядел залитые солнцем лужайки, цветочные клумбы.

– Дело в том, Мередит, что вы были бы правы, если бы речь шла о любом дне из моих последних пятнадцати лет. Но теперь все не так. Да, мне нравится мальчик. Но не в том смысле, что вы думаете. Я увидел в нем все то, чего недоставало мне самому, Я хочу взять его с собой, дать ему образование, сделать тем, кем не смог стать я – настоящим мужчиной, с мужским телом и умом, с мужской душой. Ради этого я подавил бы все свои плотские желания. Но вы же мне не поверите, не так ли?

– Я мог бы поверить, мистер Блэк, – не колеблясь, жестко ответил Мередит, – но вам это не по силам, во всяком случае, без особого благоволения господа нашего. Но как вам, неверующему, испросить его?

Николас Блэк ответил не сразу. Он смотрел на картину с Паоло Сандуцци, прибитым к оливе. Затем повернулся к Мередиту:

– Не могли бы вы уйти, монсеньор? Вы ничего не сможете сделать для меня.

И Мередит попятился, остро переживая свое поражение.

Ленч обернулся для Мередита мукой. В голове гудело, руки не слушались, каждый глубокий вздох отдавался резкой болью под ребрами. Пища не имела вкуса, вино горчило. Но он заставлял себя улыбаться и поддерживать беседу с графиней, которая, перестав бояться его, стала очень разговорчивой.

Николае Блэк за столом не появился. Он прислал со слугой записку с извинениями и просьбой подать еду ему в комнату. Графине хотелось знать, что произошло между ними, и Мередит, не вдаваясь в подробности, сказал, что разговор прошел на повышенных тонах, нелицеприятный, и мистер Блэк, скорее всего, слишком рассержен, чтобы присоединиться к ним.

После ленча Мередит поднялся наверх, чтобы полежать несколько часов. Лестница лучше любого доктора показала ему, сколь тяжело он болен. Каждая ступенька давалась ему с невероятными усилиями. Лицо и тело покрылись потом. Он едва мог дышать от боли в груди. Священник достаточно хорошо знал медицину, чтобы понять, что с ним происходит. Растущая опухоль и кровотечения сильно ослабили его организм, и теперь, как часто бывает у раковых больных, начиналось воспаление легких.