Светлана Полякова - Агни Парфене

И засмеялась, заметив Ликино смущение.

— Ох, да бросьте же, вы просто еще не привыкли к своей красоте, предпочитаете не знать о ней. Увы, красота, девочка моя, вещь скоропреходящая — оглянуться не успеешь, одни воспоминания остаются.

Ощутить неловкость ситуации, впрочем, дано бывает не только тому, кому комплимент сделан, но и тому, кто его сделал.

Так и Анна Владимировна — тоже смутилась, поднялась:

— Ну, пойдем, я покажу вам наши богатства… Сразу скажу, что у нас отдел древнерусского искусства невелик — хотя в хранилище, конечно, побольше сокровищ… Ну, да мы туда тоже пойдем, тем более — именно там вам и работать по большей части придется. Очень у нас большие трудности по сохранению шедевров. И никакой помощи… А влага такая!.. Только в этом году отопительную систему прорвало, едва спасли нашу коллекцию.

Все это она рассказывала Лике уже по дороге. У Лики было ощущение, что Анна Владимировна и жалуется, и в то же время словно оправдывается.

Они прошли по светлому, просторному коридору — там была выставка какого-то современного художника с незатейливыми и хрупкими пейзажиками. Лике они понравились — она вообще любила такие вот светлые, летящие краски. Невольно посмотрела имя автора, точно пытаясь запомнить — Канатопов, отметила про себя, что фамилия странно не сочетается с пейзажами, грубая какая-то.

— А, вам понравились картины нашего Саши, — обрадовалась Анна Владимировна. — Сашенька у нас гений, вот увидите, о нем скоро заговорят… А сколько его прадед для музея сделал! Ведь вся коллекция древнерусского искусства — практически его! Подарил, представляете? Такой удивительный был человек, высочайшего интеллекта, и ведь все сам, все сам! Он из городской бедноты происходил, образование — четыре класса, и вот ведь, стал одним из крупнейших специалистов в филологии, в университете преподавал, а уж коллекция у него какая была! Сколько он икон, сколько картин от верной гибели спас! И — мог бы продать все, а — нам подарил! И его Бог вознаградил Сашенькой, удивительной красоты мальчик, весь в свою маму, царствие ей небесное, и — талант-то какой!

Лика слушала, кивала, а сама все смотрела на эти пейзажики — особенно ее поразил один.

Огромное поле, посередине — руины монастыря, и над всем этим — радуга. Она сама понять не могла, почему она выбрала именно эту картину. Что-то в ней было трогательное и в то же время — величественное. И как будто очень важным для художника со смешной фамилией было это место.

— А что теперь творится? — продолжала словоохотливая Анна Владимировна. — Это ведь чу-у-у-удо, что нам удалось сохранить наши коллекции во время всех прихватизаций! Да и сейчас продолжаем. Вы ведь слышали про ограбление Эрмитажа? Вот. Ничего святого нет у людей… А наших смотрителей все ругают в последнее время, а их надобно к святым причислить, в их честь воздвигнуть церковь, в которой, кстати, можно было бы выставлять на временных экспозициях иконы, вошедшие в музейные коллекции. Может быть, эти иконы и не соберут многотысячные очереди типа тех, которые выстраиваются сейчас у храма Христа Спасителя, где демонстрируется левая кисть Марии Магдалины, — нет, вы только подумайте, Лика?! — но для повышения уровня духовности в культурной жизни россиян такой показ икон имел бы значение, каковое трудно переоценить. Ведь сегодня практически никто в России не имеет возможности увидеть в аутентичной атмосфере все шедевры иконописи, рассредоточенные по многочисленным музеям огромной страны, объездить которые одной жизни будет маловато. С другой стороны, иконы совсем не обязательно должны находиться в храме, чтобы выполнять свое предназначение источника духовной энергии и канала связи с высшими измерениями бытия — особенно в многонациональной стране и мультикультурном обществе.

Все это Анна Владимировна выпалила на одном дыхании, пламенно устремив взгляд вдаль, точно готовилась к выступлению по телевидению, или — Лике так показалось? У нее даже взгляд стал другим — теплота исчезла, уступила место холодности и непримиримости.

Даже ямочки на щеках разгладились, Лика удивилась — значит, Анна Владимировна и такой может быть.

Она хотела ей возразить, что все-таки лучше бы иконам и ковчежцам-мощевикам пребывать там, где им положено пребывать, — в храмах, но решила в споры не вступать — ни к чему рисковать.

Они пошли дальше, поднялись по лестнице еще выше, и вот уже оно, место вожделенное, знакомый до сладости в груди закуток, где Лика так любила бывать с самого детства.

Две деревянные фигуры, охраняющие этот кусочек рая. Одна — изображает задумчивого Христа, вторая — Богородицу, застывшую в благоговейном ожидании — говорят, фигура состояла из двух частей, был еще архангел Гавриил, но — куда-то он по дороге исчез, не довезли археологи, не смогли удержать Крылатого.

У-ле-тел…

Отчего-то грустно… Впрочем, Лике вообще грустно стало — почему-то вспомнился тот пейзажик с руинами монастыря. Точно она оказалась в этих руинах — некогда величественных, хранящих дыхание лампад, запах свечей, и молитвы.

И — глаза у образов этих прекрасных, от которых дыхание захватывает. Лике бы так научиться, этой воздушности, этой глубине… Странные глаза. Обращенные в себя. Погасшие. Такие бывают у детей, страдающих аутизмом.

Рядом — парсуны. Неужели не видит Анна Владимировна, что у парсун глаза живые, не погасшие, им-то что, им в музеях нормально… А образа — они замкнулись в себе, им больно. Они для другого. Не для того, чтобы вот так просто смотрели на них…

Слова уже готовы были сорваться с языка, но Лика удержалась. В конце концов, она тут за другим. Она должна спасти то, что можно спасти. А потом, когда она сможет бывать тут часто, она будет приходить сюда и тихонечко разговаривать с ними…

Она пошла следом за Анной Владимировной, бросила прощальный взгляд на старинные иконы, и теперь они снова спускались по железной лестнице вниз.

— Ну вот — наша святая святых, — улыбнулась ей ободряюще Анна Владимировна. — Ощущаете, как пахнет сыростью? Вот так вот… В резиновых сапогах с напастью этой воевать приходилось, по колено в воде были… Так что — реставраторам нашим тяжело приходится. Ну, да справимся с Божьей помощью, правда, Лика?

Она почему-то подмигнула Лике, приобняла ее за плечи.

— Не волнуйтесь вы так, вас, право же, не съедят, — доверительно шепнула ей на ушко и похлопала ободряюще по плечу.

Они прошли по узкому коридору, где в самом деле пахло сыростью и свежей побелкой, остановились перед одной из дверей.

— Вот тут у нас хранятся «излишки».

Анна Владимировна открыла дверь.