Страшные истории для бессонной ночи - Лилия Белая

Ворота скрипнули. В щель на миг высунулась головенка в платке, проворно стрельнула глазами по улице — и тут же юркнула обратно.

— Никого, — донесся из-за ворот громкий шепот, потом еще какое-то шушуканье.

Петруха так и напрягся весь.

— Пим-пимочек, мил дружочек… — услышал он вдруг пение Светланы.

В голове блеснула молния. Вот сейчас Светлана допоет — да и кинет за ворота пим с правой ноженьки! Куда носок «пимочка» укажет, оттуда и суженого ждать…

Недолго думая, Петруха вскочил и бросился к воротам. И даже успел мельком удивиться: тело двигалось словно бы само собой — ни одна косточка не затекла! А ведь часа два в снегу провалялся…

Но долго размышлять не пришлось: из-за забора метким снарядом вылетел пим — и угодил Петрухе прямо в голову. Добрый знак!

Раз — и пим у него в руках. Два — и цветок исчез в темной войлочной горловине. Три — и пим уже на снегу, носком куда надо.

Скрип ворот! Мысли лихорадочно заметались: куда теперь? И не успел Петруха сообразить, что бежать назад слишком далеко, как ноги уже сами понесли влево. Из-за спины донесся шепоток — но тело уже рухнуло в самую тень под забором, шагах в шести от ворот. Взбесившееся сердце грозило выскочить из груди — а глаза неподвижно глядели в одном направлении.

Из-за ворот вышла Светлана — чуть неловко, стараясь поменьше ступать на разутую ногу. Однако и в этой неловкости Петрухе чудилась едва ли не лебединая грация. Вслед за Светланой выглянули и обе ее сестры.

— Глянь-ка! — кликнула младшая, тринадцатилетняя Нюська. — На западный конец кажет! Чай, Мирон Кривуля свататься припожалует! — И прыснула в рукав шубенки.

«Дура», — решил про себя Петруха.

Светлана шикнула на не в меру смешливую сестренку.

— Дождешься у меня!

— Ну а кто тогда, как думаешь? — стала приставать Нюська.

— Может, Гришка Свиридов? — неуверенно подала голос средняя, Дашка.

— Да ну вас! — отмахнулась от них Светлана. — Связалась с вами, мелюзгой. В следующий раз лучше с подругами гадать буду — вот уйду на Крещенье к Зоське Даниловой, там таких малолетних не держат. — И она нагнулась за пимом.

— Ой-ой, надо же, взрослая какая, прямо тетенька! — ехидно зазудела Нюська.

— Да уж повзрослее тебя, балаболка, — беззлобно отозвалась Светлана.

— Дарья, она нос задирает — давай ее в снегу вываляем! — выпалила Нюська — и тут же отскочила подальше от старшей сестры, опасаясь возмездия.

Но Светлана, похоже, пропустила Нюськины подковырки мимо ушей. Она вдруг ойкнула и торопливо стянула с ноги многострадальный пим. Сестры уставились на нее в недоумении — хотели было что-то сказать, но Светлана уже запустила руку внутрь…

Нюська с Дашкой так и ахнули.

— Цветок! Настоящий? Откуда?!

Светлана, держа в руках Петрухину розу, медленно завертела головой по сторонам.

— От суженого, надо думать… — в голосе ее слышались изумление и тихий восторженный трепет, а взгляд продолжал скользить по улице.

У Петрухи внутри все пело и ликовало. Но в следующий миг парнишку прошибло жаркой дрожью: глаза его встретились с ищущим взглядом Светланы. Он даже приготовился уже встать да во всем повиниться, ведь и думать не думал, что можно не заметить человека с шести-то шагов! Однако пристальный взор Светланы задержался на нем лишь самую малость — и сейчас же скользнул дальше. Неужто не заметила? В душе у Петрухи заворошилась причудливая смесь облегчения и досады.

— Да нет тут никого, — проговорила Нюська, тоже малость поозиравшись. — Удрать успел… Дай розу-то подержать!

— Бежим лучше в дом скорей, замерзнет ведь цветок! — вмешалась Дашка. — Мороз-то, чуешь, так и кусает. Пошли, Светка, чего медлишь!

Светлана будто не слышала — все продолжала оглядывать улицу. Тогда сестры, не сговариваясь, подхватили ее под руки — и не успел Петруха и глазом моргнуть, как ворота с сердитым скрипом затворились.

«Вот чудачки, — усмехнулся Петруха не без тайного самодовольства. — Деревяшку за живую розу приняли! А Светлана-то… прямо онемела вся… Ничего, дома поуспокоятся, умом пораскинут — смекнут, что не каждый на селе сумеет такую работенку исполнить. И гадать долго не придется, откуда подарочек…»

Очень довольный собой, он поднялся из своего укрытия. На душе было радостно и неспокойно: ему казалось, что лицо его пышет жаром от восторга, а кровь в жилах бурлит, точно вино. Хотелось совершить что-нибудь буйное, озорное… Он весело гикнул — и помчался по улице, не чуя под собой ног. Опомнился только напротив собственного дома. А на углу заметил толпу ряженых. И его тут же осенило — теперь он знал, что делать.

Без долгих рассуждений вбежал во двор. Окна дома темнеют слепыми пятнами: там, небось, все уже почивают. Он пробрался в отцовский сарай. Ноздри сразу же приятно защекотал знакомый запах стружки и столярного клея.

Петруха принялся шарить ощупью там и сям. В спешке запнулся о колоду, но даже не почувствовал боли… Ага, вот груда пакли. Отодрать кусок побольше — сгодится на бороду… Моток бечевки — тоже пойдет в дело… А это что? Старый мешок из-под стружки… А вот бадейка деревянная — на голову ее, поверх шапки. Только первым делом тулуп наизнанку выворотить… Лицо — сажей перемазать…

Спустя короткое время Петруха выскочил из столярни преображенным. Теперь и его никто не узнает! Даже вон Полкан высунулся из конуры — зарычал, назад залез. Не признал, брехун старый, испугался!

А Петруха молодцевато вытащил из плетня жердину — посох будет! — и махнул за ворота.

Ряженые все так же толпились в проулке за соседним домом. Петруха направился туда.

Казалось, его появления никто не заметил. Да Петруха своим нарядом не очень-то и выделялся — были тут облачения куда причудливее. Какие-то полуптицы-полузвери — косматые да горбатые, с клювами и рогами, с лохмотьями растопорщенных крыльев. Лица почти у всех скрыты под жутковатыми рожами — у кого из корья березового да соснового, у кого из шкур или тряпья, а иные деревянные и размалеваны так, что… мама родная! Оно и понятно: испокон веку ряженые на Святках изображают нечистую силу, что догуливает последние денечки свои и оттого беснуется, дурит… Но что-то не мог Петруха припомнить, чтоб раньше на селе так вычурно рядились. И сколько ни силился распознать хоть кого-нибудь под диковинным обличьем — не получалось. И от этого еще больше захватывало дух…

— Чей черед? — раздался гулкий, утробный голос.

Петруха заозирался, пытаясь угадать, кто говорит.

— Вот его! — проурчал кто-то у него под самым боком.

И тут Петруху пихнули в спину — так и полетел вперед. Не удержался на ногах и повалился на утоптанный снег, чуть бадейка с головы не слетела.