Даринда Джонс - Первая могила справа

Как ни странно, с каждой минутой мне было все проще притворяться испуганной. Я помотала головой, подавая знак Ангелу. Он кивнул и исчез; Сассмэн же по-прежнему стоял как вкопанный, и во взгляде его кипела ненависть.

— Если тебе так интересно — да, я убил всех трех адвокатов. — Прайс провел пальцем по моей ключице и груди. — Но это не значит, что ты будешь следующей.

Еще бы, конечно. Я с деланой беспомощностью толкнула его. Нет, правда, сколько нужно времени, чтобы ворваться в кабинет? Ангелу надо было лишь потянуть дядю Боба за галстук, подав сигнал послать группу захвата с пушками наперевес. Это же не операция на мозге.

— Вы хотите сказать, что мы могли бы договориться? — задыхаясь от страха, пропищала я.

Сальная улыбка скользнула по некогда красивому лицу Прайса. Лицу убийцы и похитителя детей, который продавал их в рабство. Или даже хуже. Он уверенно схватил меня за горло и потянулся губами к моему рту. Я решила, что недооценила противника.

Вдруг на столе у Прайса замигала красная лампочка. Он удивленно выпрямился; в комнату влетел его телохранитель.

— Копы, — сообщил он, и Прайс ошеломленно уставился на меня.

Наверно, нужно было не растеряться и сказать что-нибудь вроде: «Готовь вазелин». Но один взгляд на Прайса убедил меня, что лучше прикусить язык. В виде исключения. Вид у него был, мягко говоря, раздраженный. В мгновение ока его физиономия налилась кровью.

Не успела я предупредить его об опасности резких скачков давления, как он схватил меня за руку с такой силой, что едва не сломал мне кости, и пихнул на стену. Вот только это была не стена. За ней открывался темный коридор, с одной стороны облицованный двусторонними зеркалами. Нам было видно все, что происходит у него в кабинете.

Пока я боролась с Прайсом, группа захвата ворвалась в кабинет, повалила телохранителя на пол и принялась искать меня. Я набрала в грудь побольше воздуха, готовясь закричать, когда Прайс потащил меня по коридору, но его широкая ладонь довольно грубо зажала мне рот, мешая кричать и дышать. Что было скверно. Синий цвет мне не к лицу.

И тут я почувствовала Рейеса. Почувствовала еще до того, как заметила. Меня окатила жаркая волна, и я увидела, как он материализовался перед нами. Вихрящаяся пелена темного дыма, густого и осязаемого. Воздух был напитан его гневом, от которого закипали молекулы воды и покалывали мне кожу. От ужаса у меня перехватило горло. Как я объясню еще один труп с перерубленным позвоночником?

Поскольку я не могла прокричать то, что вертелось у меня на языке — что-то вроде «Лежать!», — то произнесла эту команду в уме. Рейес ведь раньше читал мои мысли. Может, и на этот раз получится.

«Не смей», — думала я. Изо всех сил. Стараясь спроецировать чувства на стену его гнева, вложить их ему в голову.

Высоко занесенный полумесяц его меча остановился на полпути; Рейес замер. Я не видела его лица, но чувствовала, что он смотрит на меня из-под капюшона.

«Даже не думай об этом, Рейес Фэрроу».

Он склонился к нам и зарычал на меня, но я не сдавалась. С трудом перебирая ногами, с саднящими легкими, я думала одно: «Только попробуй, и я тебе покажу».

Пелена тумана отступила, очевидно удивившись, что я посмела ему угрожать. Но у меня не было времени беспокоиться об этом. Или размышлять, как именно я бы осуществила угрозу.

Я вцепилась в руки Прайса, но безуспешно. Пора включать внутреннего ниндзя. Первым делом (надеюсь, что не последним) я собиралась пнуть его в голень. Грамотный удар в голень может свалить самого крепкого противника. Но на каблуках об этом можно забыть.

Я лихорадочно соображала, что же делать дальше, и вдруг почувствовала острую боль, которая пронзила мне шею и позвоночник. Из глаз у меня посыпались искры, и я услышала громкий хруст, который эхом отразился от стен. В мгновение ока я обмякла, как желе. Перед тем, как окончательно потерять сознание, я догадалась, что Прайс свернул мне шею. Урод.

Я была почти уверена, что услышу трубный глас, ангельское пение или даже голос мамы, приветствующей меня на том свете. Все же я была хорошим человеком. По большому счету. И разумеется, после смерти попала бы на небо.

Вместо этого я услышала, как капает вода, медленно и ровно, точно стук сердца, которому едва хватает сил биться. Почуяла грязь, в которую свалилась лицом, а еще бетон и химикаты. И вкус крови.

Спустя секунду я осознала, что Рейес рядом. Я чувствовала его. Силу. И жгучую ярость.

Моргнув, я открыла глаза и огляделась, стараясь не шевелиться — на случай, если Прайс поблизости. Не хотела, чтобы он увидел, что я очнулась, и попытался закончить начатое. Мы были в небольшой кладовой. Вдоль стен из шлакобетона тянулись полки с оборудованием и материалами для уборки. Рейес взгромоздился на одну из полок, удерживая равновесие на цыпочках, точно хищная птица, — не столько для того, чтобы следить за открытой дверью, сколько чтобы не смотреть на меня.

Да, он злился. На нем по-прежнему был темный плащ, но Рейес откинул капюшон, открыв лицо и волосы. Плащ облекал тело, ниспадал складками, словно в ожидании, как и его меч. Смертельное оружие было обнажено, и Рейес крепко сжимал рукоять, кончик которой упирался в бетонный пол. Я впервые его разглядела. Клинок был такой же, как у других мечей, только намного длиннее, а по краям шли устрашающие зубцы. Он напомнил мне две вещи. Средневековое орудие пыток и татуировку Рейеса.

— Я жива, — прохрипела я, поняв, что Прайса с нами в комнате нет.

— Еле-еле, — по-прежнему не глядя на меня, бросил Рейес.

Но как мне удалось уцелеть? Я подняла руку и потерла горло:

— Он свернул мне шею.

— Он пытался сломать тебе шею.

— Мне показалось, ему это удалось.

Наконец Рейес повернулся ко мне. От его пристального взгляда у меня захватило дух.

— Ты не такая, как все, Датч. Это не так-то легко сделать.

А он вообще не похож ни на кого из тех, кого мне доводилось видеть. С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Я пыталась вздохнуть, но без особенного успеха. Вдруг нас прервал мужской голос:

— Кто здесь?

Я с трудом приподнялась, дрожа всем телом, обернулась и увидела скорчившегося в углу мужчину с завязанными глазами. У него была седеющая борода и густые черные волосы. И воротник, как у католического священника.

— Отец Федерико? — спросила я.

Он замер, потом кивнул.

Какое счастье!

Он жив. Я жива. День становился лучше с каждой минутой. Пока мне в висок не уперлось дуло пистолета.

Не успела я повернуться к Прайсу, как раздался свист рассекаемого мечом воздуха. Так и не выстрелив, пистолет упал на пол, а Прайс согнулся, заорав от боли.